Курейши Ханиф
Будда из пригорода
Ханиф Курейши
Будда из пригорода
Часть первая В пригороде
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Зовут меня Карим Эмир, и я англичанин по происхождению и по крови. Почти. Зачастую меня принимают за англичанина нового типа, эдакий забавный гибрид двух древних культур. Но мне плевать, я англичанин, хоть и не горжусь этим, англичанин с окраины Южного Лондона, и путь держу в неизвестность. Может быть, именно смесь континентов и темпераментов, всех этих "там" и "здесь", общности и отчуждения лишает меня покоя и погружает в тоску. А может, это окраина так влияет. Впрочем, к чему копаться в себе и отыскивать причины. Достаточно сказать, что я ввязывался во все неприятности, приобщался к любому виду движения и действия, тянулся к любым сексуальным развлечениям, потому что жизнь в нашей семье протекала уныло, медлительно и однообразно. Если честно, это ужасно меня угнетало, и я готов был натворить что угодно.
И вдруг все изменилось. С утра жизнь катилась по одной колее, а вечером - раз - и свернула на другую, новую. Мне было тогда семнадцать.
В тот день отец вернулся с работы запыхавшись, а привычного мрачного выражения у него на лице как ни бывало. Это означало, что настроение у него было отменное - по его, конечно, меркам. В том, как он швырнул портфель, хлопнув дверью, как перекинул плащ через перила лестницы, чувствовалось скрытое ликование победителя. Он сгреб пробегавшего мимо Али, моего младшего брата, и поцеловал, он и меня чмокнул, и маму, причем с такой страстью, будто мы чудом уцелели после землетрясения. Обычно он ограничивался тем, что протягивал маме промасленный пакет с ужином: кебабы и чапати1, завернутые в расползающуюся бумагу. Потом, вместо того, чтобы завалиться в кресло перед телевизором смотреть новости в ожидании пока мама поставит перед ним разогретую еду, он ринулся прямиком в свою спальню рядом с гостиной и резво скинул всю одежду, кроме майки и трусов.
- Тащи розовое полотенце, - бросил он мне.
Я притащил. Папа расстелил его на полу и рухнул на колени. Первой моей мыслью было: неужто его вдруг обуяло религиозное рвение? Но нет, поставив руки на полотенце рядом с головой, он рывком поднял в воздух ноги.
- Нужно подготовиться, - сдавленно просипел он.
- К чему подготовиться? - резонно спросил я, наблюдая за ним с интересом и подозрением.
- Меня приглашают провести это дурацкое занятие по йоге, - ответил он. Да он, никак, острит, папа-то.
Он стоял на голове, отлично держа равновесие. Живот его отвис, все хозяйство в трусах свесилось вниз. Крепкие мускулы на руках вздулись, он энергично дышал. Папа, как многие индийцы, ростом не вышел, но, несмотря на это, красив, элегантен, у него холеные руки и приятные манеры. Любой англичанин рядом с ним кажется неуклюжим жирафом. Но, несмотря на небольшой рост, он сильный, даже широкоплечий: в молодости он занимался боксом и фанатично укреплял мышцы груди. Своей грудью он гордился больше, чем наши соседи - новым кухонным комбайном. С первыми лучами солнца он распахивал рубашку и отправлялся в сад с раскладным креслом и номером "Нью Стейтсмен". Он мне признался, что в Индии регулярно брил грудь, чтобы с годами волосы росли пышнее. Насколько я понимаю, волосатая грудь - это единственное, о чем он позаботился заблаговременно.
Скоро мама, которая, как всегда, весь вечер топталась на кухне, вошла в спальню и увидела, что папа тренируется. Последний раз он этим занимался лет сто назад, поэтому мама сразу поняла: что-то случилось. На ней был цветастый передник, она то и дело вытирала руки чайным полотенцем сувениром из Вубернского аббатства. Мама у нас пышечка и далеко не спортсменка, у неё бледное, круглое лицо и добрые карие глаза. Мне кажется, она считает свое тело неудобным и обременительным приложением к себе самой, чем-то вроде пустынного необитаемого острова, к которому её прибило волею судеб. Она женщина робкая и податливая, но если довести её как следует, может выйти из себя - вот как сейчас.
- Алли, марш в постель! - резко велела она моему брату, который сунул нос в дверь. На голове у него была сетка, чтобы за ночь волосы не разлохматились.
Папе она сказала:
- Боже мой, Харун, выставляешься в таком виде на всеобщее обозрение, смотри - не хочу! - и повернулась ко мне. - Это ты его надоумил, не иначе. Задернули бы, по крайней мере, шторы.
- А зачем, мам. Тут на сто ярдов вокруг ни одного дома, откуда нас можно увидеть, если, конечно, в подзорную трубу не смотреть.
- Вот именно этим сейчас и занимаются наши соседи, - сказала она.
Я занавесил окно в сад. Комната сразу как будто съежилась, на душе стало тревожно. Меня потянуло прочь из дома. Вечно я куда-то стремлюсь, не могу подолгу усидеть на месте. К чему бы это?
Когда папа заговорил, голос у него был придушенный и слабый.
- Карим, почитай мне из книги по йоге, только как следует, с выражением.
Я сбегал и приволок любимую папину "Йогу для женщин" с иллюстрациями: пышущие здоровьем девушки в черных трико принимают немыслимые позы. Она пылилась среди других книг по буддизму, суфизму, конфуцианству и дзен-буддизму, которые он накупил в книжном магазинчике восточной литературы в Сесил-корт, рядом с Чаринг-Кросс-роуд. Я сел около него на корточки с книгой в руках. Он вдохнул, задержал дыхание, выдохнул, снова задержал дыхание. Я был неплохим чтецом и, вообразив себя на сцене в "Олд Вик", продекламировал величественно и благородно: "Саламба Сирсазанна пробуждает и оживляет дух молодости, бесценное достояние человека. Как это прекрасно - осознавать, что ты готов лицом к лицу встретить любые удары судьбы и вкусить всю радость бытия, все дары жизни!"
Он прохрюкал что-то одобрительное по поводу этой сентенции и открыл глаза, стараясь поймать взгляд мамы, которая как раз в этот момент глаза закрыла.
Я продолжал читать. "Эта поза также предотвращает выпадение волос и уменьшает склонность к седине".
Вот это ход поистине удачный, прямо в цель! Седина нам отныне не грозит. Папа вскочил на ноги и оделся.
- Ну, так-то лучше. А то, знаешь, прямо чувствую, как подкрадывается старость, - голос его дрогнул. - Кстати, Маргарет, пойдем сегодня к миссис Кей? - Она покачала головой. - Ну почему, дорогуша? Давай вместе сходим, повеселимся, ну давай?
- Но Ева меня не приглашала, - сказала мама. - Она вообще меня игнорирует. Обращается со мной как с дерьмом собачьим. Неужели ты не замечал, Харун? Ведь я всего-навсего англичанка, а ей индийцев подавай.
- Ну и что, что англичанка? А ты надень сари, - рассмеялся папа. Он обожал дразниться, но мама - не слишком удачный объект для насмешек, она не понимает, почему нужно смеяться, когда над тобой издеваются.
- К тому же и случай особый, - как бы невзначай добавил папа. - Я имею в виду, сегодня.
Вот, значит, к чему он клонил. И, главное, замолчал, дожидается, пока его спросят, какой такой случай.
- Какой случай, папа?
- Понимаешь, меня упросили осветить несколько аспектов восточной философии, - скороговоркой выпалил папа и принялся старательно заправлять майку, пытаясь скрыть гордость по поводу оказанной ему чести доказательства того, что он признан и не заменим. Что же, грех упускать такой шанс удрать из дому.
- Хочешь, я с тобой к Еве схожу? Вообще-то я собирался в шахматный клуб, но, так и быть, могу разок пропустить.
Я произнес это невинно, как приходской священник: не хотел никого ставить в безвыходное положение. Я сделал в жизни открытие. Если ты проявляешь чрезмерную заинтересованность, то у других это вызывает обратную реакцию. Если же делаешь равнодушный вид, тебя начинают уговаривать, и сами воодушевляются. Поэтому чем сильнее я чего-то хотел, тем меньше показывал это.
Папа задрал майку и забарабанил по голому животу. Дом огласился громкими и резкими звуками, похожими на выстрелы из автоматического пистолета.
- Отлично, - сказал папа. - Переодевайся, Карим, - и обернулся к маме. Он хотел, чтобы она тоже стала свидетелем того, каким уважением он пользуется в обществе. - Хорошо бы и ты пошла, Маргарет.