Упанишады затрагивали искреннюю веру в объективную реальность Брахмана и идею осознания своего индивидуального бытия. Так как Брахман пребывал в человеческой душе, он, без всякого сомнения, мог быть обозначен понятием Атман, то есть его абсолютным аналогом. Человек воспринимал самого себя частью и подобием Брахмана. В понимании современного человека — частью и подобием Вселенной. Между тем, для того чтобы человеческий микрокосм и космический макрокосм оказались соразмерными и слились воедино, от человека требовалось соблюдать законы иерархии, то есть он не должен был уклоняться от своей дхармы и бежать вперед батьки в пекло, или, как сейчас говорят, впереди паровоза.
Смотря ежедневно на горы, деревья и поля, на реку или озеро, то залитые солнцем, то придавленные тучами, человек, живший во времена Сиддхартхи Гаутамы, с приходом вечерних сумерек запрокидывал голову и видел звездное небо. Он тоже был частью этого извечного пространства. Присутствие неба словно подтверждало великое открытие ведийских мудрецов, что существует нечто, первопричина всего и вся, всеобщая душа, Абсолют. Это нечто жило и дышало во всем, видимом и невидимом, и одновременно находилось вне всего, никому не подчиняясь. Оно бесстрастно фиксировало добрые и дурные дела живых существ и направляло их души или сущности на последующие перерождения в соответствии с законом высшей справедливости.
Жизнь людей той эпохи, когда появилось подобное мироощущение, была короткой и наполненной страданиями. Ее среднестатистическая продолжительность в Индии составляла от 22 до 27 лет. Неизбежность ранней смерти преодолевалась верой в перемещение из жизни земной, несовершенной, — в другое пространство, в мир Брахмана в результате слияния с ним после многочисленных земных перерождений. Мир, где сильный притесняет слабого, было куда проще не осуждать, а объявить «виртуальной реальностью» — сансарой. Она сохранялась благодаря иерархии, в основе которой лежал принцип насилия и принуждения в самых разнообразных формах.
Предчувствием настоящей жизни воспринималось томление по тому нечто, что находилось вне земного миропорядка. И тем сильнее, трепетнее и безогляднее верилось в мечту о том идеальном и трудно определяемом словами Пространстве, чье существование априорно предполагалось и подтверждалось генетическим оптимизмом человека, логикой его жизни, фантазией и интуицией, даже вопреки обычному здравому смыслу.
Идея реинкарнации, метемпсихоза позволяла представлять череду многочисленных земных смертей неотвратимым приближением апофеоза вечной и прекрасной жизни. Возможность оказаться в раю или даже освободиться от дальнейших перерождений, ведя веками добродетельную и достойную своего сословия жизнь, делала человека терпеливым и укрепляла веру во всемогущество и объективность кармы — закона воздаяния и ваятеля его последующих телесных обличий.
Согласно этой традиции человек в определенном смысле одновременно находился в трех временных плоскостях — в прошлом, настоящем и будущем, то есть в вечности. Но эта вечность не радовала, а ужасала человека. Ведь ее основой было непрекращающееся страдание. Амплитуда его воздействия в разных рождениях человека колебалась — от адски невыносимого до вполне по-земному терпимого.
Появление мысли у Гаутамы Будды о ненастоящности земного мира не означает признание его отсутствия как истинной реальности. Он обращает наше внимание, что этот мир был и остается в сознании необразованных и доверчивых людей иллюзорным и бесконечно далеким от своей настоящей, объективной сущности. Преодолеть свое дремучее невежество — вот к чему призывал своих последователей Первоучитель.
До сих пор индийцы, придерживающиеся веры своих далеких предков, в своей массе склонны к философствованию на любые темы. Но о чем бы они ни говорили, их медоточивые уста никогда не обходят молчанием своих богов и связанные с ними законы. Такие, например, как дхарма, карма, сансара и мокша. Эта особенность характера и сознания индийцев появилась не вчера, а более двух с половиной тысячелетий назад. С особым интересом они толкуют о материях, которые нельзя потрогать руками, но вокруг которых возможно бесконечно плести словесные кружева и отстаивать свою правоту. К тому же пылкий нрав этих людей заставляет их ввязываться в горячие и долгие споры, когда разумнее было бы, с точки зрения буддиста, промолчать.