Будда подобно обыкновенному человеку, пребывая в земном мире, мог почувствовать людскую слабость и мучиться ею, так случалось, когда Татхагата встречался с людьми неприкаянными, не от мира сего, но и не от дальнего мира… Однажды он посетил жрицу любви, которую знал в юности. Да, ту самую, хотя она давно поменяла форму и теперь ее звали иначе. Она не помнила про ту, прежнюю, но жила на том же месте, правда, в другом доме. Татхагата зашел к жрице любви, и тут почувствовал, что она нуждается в нем, в слове его… Он увидел уже немолодую женщину со смуглым усталым лицом в светлом, почти прозрачном платье и в такой же легкой накидке, спадающей с ее плеч. Она посмотрела него, высокого и худого, в желтом халате, с палкой в руке, — и не удивилась, словно бы ждала его. Ты уже стар, и меня, конечно, не помнишь, как бы говорила она, глядя на Татхагату. Впрочем, жрица любви и не помышляла об этом, хотя странно, что не помышляла, он-то ведь точно знал, что это не так и в том, что уже не было ею, но что предшествовало ее появлению на свет, эта мысль обозначалась четко… Да, ты уже стар и наверняка не помнишь меня, говорила она, но я хорошо знаю тебя, о, Благословенный, и хочу, чтобы ты дал мне успокоение. Я устала и на сердце у меня тревога, и она все усиливается… Татхагата услышал ее и сказал:
— Мысль женщины легко возбуждается и поддается разным желаниям, она изменчива и часто ведет совсем не к тому, что могло бы принести благо. Женщине трудно следовать по благородному пути, преодолевая соблазны. И все же это единственный путь. Ты должна помнить, что женская красота не вечна, наступит старость и человека начнут преследовать болезни. Все на земле притягиваемо к смерти, лишь Просветление дает успокоение душе. К этому и надо стремиться…
— Но ведь я женщина…
— И женщины достойны быть в Сангхи. У меня есть ученица, постигшая мудрость; на вопрос: «Как женщина с ее слабым умом может достичь совершенства?» — она отвечает: «Если у женщины спокойно на сердце, она способна увидеть правду. Но если кто-то думает, что я женщина и ничего не могу, тогда она ничего не добьется, и пусть ею занимается Мара».
— Значит, и женщина способна достичь Нирваны?
— Да… Освобождение от страданий не зависит от того, мужчина ли стремится к этому, женщина ли… Такое разделение принадлежит миру форм, а истина там, где не существуют форм. И я говорю: приходи в Сангхи, там примут тебя с любовью и пониманием.
Он ушел. Она смотрела ему вслед, и не было в ней ничего, что сказало бы о неближней перемене в ее жизни. Втайне она была разочарована. Она надеялась, что он поможет ей, и она станет другой, и теперь полагала, что этого не случилось, ее по-прежнему мучали сомнения. Но Татхагата видел ее поменявшейся, с надеждой и тихой умиротворенностью на сердце. Так произойдет, пускай и нескоро, вброшенные ей в душу слова надежды, приметно тлеющие, возьмутся светлым пламенем и осветят ее.
Татхагата не однажды говорил ученикам:
— Много чего я познал за долгие годы жизни. Но о чем же я поведал вам? А вот о чем… Существует дуккха[34] — это я объясняю. Существует прекращение дуккхи — это я объясняю. Существует причина появления дуккхи — это я объясняю.
Он смотрел на учеников и видел, как внимательно слушали его, но видел и то, как по-разному воспринимались его слова. К примеру, Сарипутта и Ананда старались все запомнить, но не стремились постигнуть глубинный смысл их и охотно принимали то, что лежало на поверхности, и тут же замыкались в себе, вполне удовлетворившись тем, что открылось им и без траты душевной энергии. А вот Упали мало того, что лежит на поверхности и чем воспользоваться не представляет большого труда, он хотел бы постигнуть и то, что скрывается во мраке, и, случалось, угадывал, но чаще останавливался на ближних подступах к угадыванию, зато Коссана и в особенности Магаллана не жалели себя в стремлении дознаться до истинного смысла слов Просветленного и высшее напряжение душевных сил отмечалось в их лицах.
Ученики воспринимали слова Просветленного по-своему, но в любом случае все они старались лучше понять Учителя, не упустить чего-либо из сказанного им. Татхагата обычно не смотрел на учеников, а наблюдал за ними как бы внутренним душевным зрением и видел многое из того, что не могло открыться обычному смертному. И это было приятно — наблюдать за монахами; невольно вспоминались его же слова: «Извечно так… Сосед следит за соседом и за тем, что творится у того в доме, со вниманием. Он готов уподобить поступки соседа зерну, которое надо отделить от мякины, вот только про свои дела он не любит говорить и скрывает их, словно плут, прячущий игральную кость от напарника…»