Возле города Вессали, куда не однажды приходил раньше и куда ныне был увлечен таинственной силой, точно бы что-то в нем нашептывало: надо побывать и здесь, и еще во многих местах, которые запечатлелись в памяти, Татхагате сделалось плохо, он едва держался на ногах, наверное, и это не удалось бы, если бы рядом не находился Ананда, тот увидел, как исказилось лицо у Просветленного, и подошел к нему и подставил плечо… Татхагата опустился на землю, долго сидел так, холодно и как бы отсутствующе, то есть без выражения, тускло и незряче глядя в пространство, стараясь унять боль в теле, а когда это, хотя и ненадолго, удалось, сказал:
— Я отпускаю вас… хочу остаться один и постараться удержать в себе жизнь.
Но ученики не ушли далеко от жилища, где приветили Татхагату, и он узнал об этом и был недоволен, но понимал, что бессилен тут что-либо изменить, то, что держало учеников возле него, выглядело естественно для людей, поверивших ему, но это же отодвигало от них, он-то сам уже не был просто человеком, а Буддой, и все, ныне удерживающее его на земле, шло не от страха перед близкой переменой формы, а от стремления послужить Дхамме, которая, хотя и сделалась Колесом благого Закона, еще не прокатилась по земле. Он понял это после разговора с Белым Гунном, тогда ему стало грустно и неуютно среди северных людей, не принявших его учения. Нет, он не обиделся на них, думая, что они чего-то не поняли, придет время, поймут, но может свершиться что-то другое, и они отыщут себя в иной вере. Что ж, пусть так! Свет от солнца не всегда падает по прямой, бывает, рассыпаются, разбрызгиваются теплые лучи по земле, но и тогда всяк из них с радостью принимаем людьми. Да, он не обижался, а погрустнел от мысли, что короток век человека, и плохо, если добрый свет от него исходящий не воссияет над хотя бы ближним миром, прибережется для чего-то… Не хотел Татхагата, чтобы что-то в нем угасло недосказанным, стремился выплеснуть все из себя, для этого и нужна была ему жизнь.
Ученики Татхагаты, хотя и не ушли далеко, не тревожили его, и он, пребывая в старом, сложенном из камня, жилище горца, сумел на время обуздать болезнь и снова встал на тропу тапасьев. Тогда и ученики покинули селение и потянулись за ним. Но скоро ему опять стало плохо, и он сказал монахам ослабленно грустным голосом:
— Служите состраданию. Если бы не оно, из жизни исчезла бы святость, и она захолодала бы и обрела бессмысленность. Помните, все на земле тленно, она сама есть временное пристанище. Придет срок, и она исчезнет, и сделается повсюду одно небесное пространство. Не теряйте времени, ищите Нирвану Благодатного. Скоро я войду в нее, а вы останетесь, и я хочу, чтобы вы жили в святости и не забывали о своем назначении на земле.
— Мой ум отказывается согласиться с тем, что вы больны, — воскликнул Ананда. — Нет, нет!..
— Чего вы хотите от меня? — недовольно спросил Татхагата. — Дух мой бессмертен, но тело одряхлело, и я не властен над ним. Я открыл вам дорогу к истине, служите ей и не ищите ничего другого.
Татхагата лежал на земле и смотрел в небо, но видел не его, сияющее, изглубленное, а близ реки поднявшийся город Патилипутру, новую столицу Магады. Он видел молодой и зеленый город, еще не сделавшийся шумным и гомонливым, точно бы не проснувшийся окончательно, однако ж все в нем теперь напряглось и устремилось вперед, вот подхватится потоком времени и понесет его, и понесет, и уж не отыскать ничему удержу, станут тут жить привычно подчиненно этому потоку, ничему не противореча и не сдвигаясь в сторону, с покорностью принимая предназначенное небесами. Город построил Ажатасатру, он поселился во дворце и сделался почитателем Татхагаты, а ведь было время, когда не признавал его, хотя и скрывал от людей свое неприятие.
Просветленный, лежа на мягкой теплой траве, видел перед собой Патилипутру и владыку Магады, а потом уже одного владыку, точнее, то, что в душе у него, и то, к чему несет царя поток времени. И ему было жаль Ажатасатру, такого чувства раньше он не испытывал к нему, убийце своего отца Бимбисару, но теперь оно появилось и ясно сказало, что в смерти старого царя повинен не столько его сын, сколько злая карма, подтолкнувшая молодого, возжаждавшего власти человека к жестокому, в погубление света в себе, неправедному действию. Татхагата видел грядущее мучение Ажатасатру, его неприютность в миру и чуждость всему юному и сильному, что постоянно рождается на земле, так что зачастую угасание в ком-либо жизненного начала проходит почти незаметно для людей. Карма, подтолкнувшая Ажатасатру к неправедному действию, заставит могущественного царя жить страшным воспоминанием, он не сможет разглядеть ничего на земле хотя бы и тихую радость сулящего, все для него будет окрашено в непроницаемо глухой свет, не протолкнуться сквозь него, не отодвинуть в сторону: темно вокруг и долго ему еще пребывать в каменном мешке. Но он не перестанет делать добро людям, зверям, птицам, не думая об искуплении, впрочем, утаенно от себя надеясь на чудо. А придет ли желанное? И если придет, то когда?..