Но он медлил и не уходил… Однажды он оказался на базарной площади и увидел худотелого старого человека в ярко-красной одежде, он стоял вблизи какой-то лавки отрешенный от мира и спокойно и безучастно принимал все, что ему, идущему по земле, отпускалось людьми. Сидхартха заинтересовался им и спросил у Чандры чуть дрогнувшим голосом, отчего привычная напевность как бы надломилась, и в трещину пробились глухота и сухое потрескивание:
— Ты видишь вон того человека с устремленными куда-то в даль глазами? Он, кажется, ничего не замечает вокруг, разве что на расстоянии одного жуга. В руках у него чаша для сбора пищи и нет в нем высокомерия и надменности. Я чувствую, он добр и мягок. Кто он?..
— О, ясноликий, — не сразу ответил Чандра. — Это бхикшу[22], он отказался от наслаждений и стремится к совершенству. Он безучастен к миру и живет подаяньями.
— Вот как?.. — заметно оживился Сидхартха. — Это хорошо. Это вселяет в меня надежду. Я хотел бы последовать его примеру. Всякая духовная жизнь выше той, что существует в мире бывания. Это жизнь Амриты, и она зовет к добру… — Он помедлил, сказал твердо: — Я не ограничу моей жизни дворцовыми удовольствиями, не отмечу путь кровавыми завоеваниями, как случалось с другими. Я посвящу свои дни поиску облегчения жизни народной. Про меня говорят, что я стану Освободителем от страданий. Так я стану им!..
Он вздохнул, мысленно увидел Ясодхару и маленького смуглолицего Рахулу с такими же, как у отца, большими глазами, с тем же высоким и бледным лбом и черными курчавинками в волосах, все что-то бормочущего, быть может, хотя и не осознаваемое его существом, к чему-то извечному обращенное. Ах, сколько же радости испытал Сидхартха, когда родился сын! А как переживал, когда жена носила его во чреве, как беспокоился за нее и не спал ночами и просил у всемогущего Браму милости! И что же, отказаться от этого и уйти? Уйти, не зная, удастся ли вернуться? Стоит ли дело, которому отдает себя, такой жертвы? Не раздавит ли она его, не превратит ли в слабого, безвольного и уж ни к чему не способного, ни к какому деянию человека?..
Он в тысячный раз спрашивал у себя про это, и дух его не находил покоя, пребывал в постоянной подавленности.
Сидхартха пришел во дворец, но не пожелал никого видеть, хотелось уединения, в душе словно бы зазвенела какая-то струна, вот натянулась упругая, неугибчивая, и — выплеснула из сердца, из глубины его все в нем обжигающие слова:
Он вошел в покои и увидел на широком ложе разметавшуюсяво сне Ясодхару и вздохнул. На сердце все словно бы закаменело от боли и удушливого утеснения. Он недолго медлил, вышел из дворца, оказался в парке под высоким ветвистым деревом, кажется, сандаловым, опустился на землю и предался размышлениям. Он сделал это неосознанно, как бы помимо воли, зато в согласии с какой-то иной волей, впрочем, она соответствовала его сердечному настрою.
Стояла изглубленно синяя на самом верху неба, здесь же глухая и темная ночь. Сидхартха думал о жизни и смерти, между ними прослеживалась упрямая связь, и нельзя было порвать ее, эти два начала напоминали две реки, они текли рядом и были связаны множеством ручейков, которые и есть угасшие человеческие жизни. Так все и представлялось, по первости это пугало, но по мере того, как мысли делались глубже, обостренней, он начал успокаиваться, и вот наступил момент, когда что-то сродни смирению или умиротворению снизошло на него, на сердце стало нетревожаще и даже как будто сладко. В нем, в душе его почувствовалась растворенность, словно бы он уже не был человеком, а рассредоточился в пространстве, хотя тело еще пребывало на земле, дух охватывал множество миров, населенных существами божественного происхождения. И вот, пребывая в таком состоянии, умственный взор Сидхартхи обратил внимание на высокого старца с горделиво поднятой, ослепительно белой головой.