Томас Манн
Будденброки
Перевод с немецкого Наталии Ман.
Томас Манн и его «Будденброки»
Судьба человека — величайшего и ничтожнейшего — слагается из неразрывного взаимодействия, с одной стороны, прирожденных свойств, определяющих неповторимую своеобычность каждого из лас, с другой — тех социально-исторических обстоятельств и сил, которые действуют в мире, куда человек попадает по закономерной прихоти случая.
Человек, тем самым и писатель, — говоря словами Гете («Поэзия и Правда»), — «родись он на десять лет раньше или позже, будет совершенно иным в том, что касается его собственного развития и его воздействия на внешний мир». Ибо «время увлекает за собою каждого, хочет он того или нет, определяя и образуя его»; и все же он «при всех обстоятельствах остается все тем же», через какие аватары (преображения) он бы ни проходил.
Последнее не менее важно, чем утверждение зависимости писателя от сверстной ему действительности.
В силу сказанного, не безразличны час и место рождения человека. Стечению сил и обстоятельств подчиняется каждый, если он жизнеспособен; но человек и сам — сила и обстоятельство, и потому, в свою очередь, может посильно воздействовать на ход земных свершений. Здесь все зависит от того, способен ли он понять умом и сердцем, настороженным инстинктом и взыскательной совестью, в чем время ему благоприятствует и в чем, напротив, чинит ему препоны.
Томас Манн, автор «Будденброков», крупнейший немецкий писатель XX века, родился 6 июня 1875 года в семье богатого негоцианта и сенатора «вольного города» Любека.
Этот старинный город, в котором прошли детство, отрочество и ранняя юность писателя, город, незабываемо точно воссозданный в «Будденброках» и неотъемлемо связанный со всем творчеством Манна, был разрушен во время второй мировой войны налетами американской авиации. От так называемого «дома Будденброков», некогда принадлежавшего деду и прадеду писателя, странным образом уцелел один лишь передний фасад, — видимо, особенно добротной кладки; все прочее обратилось в труху и щебень.
Восстановить этот дом в том виде, каким его помнил автор «Будденброков», сочли излишним, тем более что их великий земляк, собственно, никогда не жил под его патриархальным кровом. Внушительный фасад подновлен, обведена свежей краской знакомая читателям латинская надпись «Dominus providebi». Но на этом и кончается попечение о славном историко-литературном памятнике — в резком отличии от франкфуртского Дома-музея Гете, полностью стертого с лица земли в те же самые годы, но тщательно, вплоть до мельчайших деталей, реконструированного (даже оконные стекла изготовлены по рецептам середины XVIII в.), так что теперь он производит впечатление ничем не потревоженной старины.
Побывав в Городском музее и в «Катерипеуме», где некогда учились братья Манны (и наши знакомцы — Томас и Христиан, а там и маленький Ганно Будденброк), я спустился по Менгштрассе и, уж конечно, не преминул заглянуть в «Будденброкхауз». Но тут же поспешно захлопнул тяжелые двери: за фасадом в стиле позднего барокко сияло стеклом, дневным и неоновым светом обширное вместилище «Фольксбанка». Не хотелось рассеять видения старого Любека, призрачной явью тебя обступившие на рыночной площади перед почтенным зданием ратуши. По-воскресному звонили колокола Санкт-Мариенкирхе, качаясь, не по-нашему, всею медью тяжких своих корпусов. Пестрые ларьки под безоблачно бледным небом, перегруженные рождественскими игрушками, галантерейными и прочими товарами и всякой снедью; на огромных сковородах поджаривал шипящие колбасы тучный повар — живой памятник «доброму старому времени»; а вот и музыканты явно итальянского обличья, словно сошедшие со страниц знаменитого романа, — скрипачи, дудочники, даже выходцы из давних десятилетий — анахроничные шарманщики.
День прошел в осмотре городских примечательностей, связанных с жизнью великого писателя. Где-то вблизи уже проиграли куранты и вслед за тем с мягким гулом отсчитали шесть полновесных ударов. Давно на город спустились сумерки, — вернее, залило его бесснежные декабрьские улицы слепящим электрическим светом, безмерно усиленным предпраздничной иллюминацией. Всюду — елки в пестрых лампионах, цветных фонариках, игрушках, слюде и канители, неподвижные и, напротив, непрерывно вращающиеся над входами в богато убранные магазины. Но и этого мало: над проезжей частью улиц свисали густые гирлянды из разноцветных лампочек.