Вечером Шэк пришел к дому своего друга, и Пак передал ему слова, о которых поведал ему малолетний братишка. Шэк выслушал и затем, не сказав ни слова, ушел со двора.
Домой он направился напрямик, через луг, над которым застывал розовый туманный сумрак. С густой, высокой травы струилась роса, вечерний луг полнился запахом влаги. Но не замечал Шэк ни обильной росы, насквозь промочившей его одежду, ни бесшумного полета сумерек, словно бы одухотворенных далеким закатным пламенем.
Шэк вспомнил случай, о котором давно забыл, пройдя тысячи верст по тропам партизанской войны. Уйдя в горы, он столь долго жил опасностью и достиг такой чуткости к ней, что мог, преследуемый врагами, спокойно уснуть на земле и во сне словно предвидеть их путь. И когда подходила минута, что надо было немедля подниматься, он просыпался и уходил дальше. Но однажды при упорном многодневном преследовании он, смертельно усталый, уснул на жарком горном лугу и не смог проснуться, когда надо было. Ему приснился предательский голос, который рокотал в ушах, словно горный поток, и успокаивал его, говоря, что он давно уже скрылся от всех врагов за перевалы Пектусана. И Шэку бы непременно погибнуть, но тут он во сне нечаянно примял нежную головку горного тюльпана, и пчела, сидевшая в цветке, перевернулась на спину и ужалила его в ладонь. Он был спасен, но сама пчела корчилась в траве под сломанным тюльпаном, тихо ползла куда-то, трепеща крыльями в предсмертном жужжании.
Вот что возникло в памяти Шэка при упоминании о пчеле, которая всегда по закону этого мира устремляется к благоуханному цветку. И Шэк впервые со всей ясностью подумал, что, ведя жизнь, каждый день которой является как бы военным трофеем, с боем добытым у противника, человек когда-нибудь да попадется в ловушку и уж никакая в мире пчела не спасет его. Но, видит бог, он, Шэк, никогда не боялся такого конца.
Однако случилось так, что майским ясным днем, когда белые березы в лесу зеленели тонким, как пух, налётом первой листвы, он увидел, выйдя из лесной чащи, возле перевернутой плугом пашни статную, рослую женщину. И неодолимо захотелось ему приобщиться к спокойному, мирному уюту и теплу этой женщины, которая улыбнулась ему доверчиво и непринужденно, остановив на краю темного поля впряженную в плуг пару быков…
Теперь он шел мокрым от росы лугом в сторону ее дома. Горело два огненных кольца вкруг окон этого дома, невидимого в низком луговом тумане. А над валом тумана, над дальней высокой стеною леса светилась, словно прут раскаленного железа, полоска остывающей вечерней зари.
Но, приближаясь к дому вдовы, на которой он женился, Шэк представлял перед собою не ее, а другую, белую и тонкую жену своей молодости. Был плоский камень на берегу речки, под горою, вдали от деревни, там женщины стирали белье, и на этом камне рядом с медным кованым тазом сидела она, одна рука на горке белого белья, другая на коленях, а смуглые маленькие ноги в воде — сидела и смотрела на него о н а, и о н шел к ней, чтобы отнести домой этот тяжелый медный таз с бельем.
2
Спустя неделю после ухода женщины в село зашли прохожие люди, бежавшие из Кантона корейские студенты, и привели с собою мальчика, одиннадцатилетнего сына Шэка. Мальчик тайком ушел из дома, где оставался с бабкой. Испугавшись, что на всю жизнь останется один с глуховатой суровой бабкой, мальчик решил найти своих родителей и вернуть их домой. Каким-то образом этот ребенок перебрался через пограничную реку и проплутал много дней по незнакомым лесам. Студенты, приведшие его с собою, рассказали, что мальчика, обессиленного от голода, нашли на глухой таежной тропе, где редко бывают люди. Первое, что он произнес, было название местности, куда он устремлялся в поисках отца и матери.
Шэк и его новая жена хорошо приняли мальчика. Отец был взволнован, увидев подросшего сына. Мальчик оказался не по годам угрюм, как волчонок, но за подобной нелюдимостью сына Шэк радостно угадывал свои скрытые от всех большие и гордые мечтания. Поговорив с ним, Шэк обнаружил, что сын не только крепок душою, но и умен настолько, насколько мог пожелать того родной отец. И видно было, что он, малыш, безмерно гордится своим отцом.
Но, увидев рядом с отцом чужую женщину, Иллеми, как звали мальчика, решил вернуться вслед за матерью. Отцу стоило больших трудов уговорить его остаться хотя бы на некоторое время. Мальчик согласился погостить у отца лишь до следующей теплой весны.
Однако вскоре пришли на Дальний Восток большие события, начались гражданская война, иноземная интервенция, и Шэк ушел с отрядом красных партизан в тайгу. Вершились великие дела в мире, и сын, словно желая узнать об их истинном значении от отца, ждал его возвращения, живя в доме мачехи. Она к тому времени уже и сама стала матерью своего ребенка.