— Я, право, не знаю, — тихо произнесла женщина. — Хозяина нету дома… Я не знаю. Мы люди, которые просто едят хлеб и живут… Нет, нет, не трогайте нас, пожалуйста.
— Вы будете жить. Вы будете вдоволь есть хлеб и долго, счастливо жить. Но сохраните бумаги, — говорил Шэк, твердо, сурово глядя в глаза женщине. — Если я не умру, я вернусь за ними.
Женщина покорно взяла пакет и замерла, со страхом глядя на пришельца. Белые зубы ее ярко светились на солнце, рука, неуклюже державшая бумаги, сильно дрожала.
С тем и оставил ее Шэк и медленно вышел со двора. Холодная вода, которую он выпил, не освежила его, а словно добавила тяжкой Ломоты в кости его тела. Он выбирался на дорогу, спотыкаясь о траву и пошатываясь, как пьяный.
— Теперь, — бормотал он, — не страшно. И смерть не страшна. Меня найдут — и никаких документов. Никто меня не знает. Только о н а и матушка, если они живы еще. А если они умерли, я скоро прилечу к ним, как пчела к цветку. Пистолет же, к несчастью, я уронил в воду, когда ночью переплывал Туманган…
Измученный печалью и телесной болью, Шэк хотел бы сейчас избавиться от всего этого и уйти от рук врага, выстрелив себе в голову. И этот выстрел как бы раздался, Шэк упал на дорогу и долго пролежал в пыли не шелохнувшись. Но пришлось подниматься и шагать дальше. Ему вновь захотелось пить. Он даже подумал, что хорошо бы вернуться к дому угольщика, да только как до него добраться, если находится этот дом внутри какого- то зыбкого иного мира?
Он увидел в стороне от дороги плоскую скалу, каменная стена ее была покрыта темными следами воды. Подойдя к скале, Шэк обнаружил родник, выбегавший из- под нее. Вода накапливалась в небольшой ямке, круглой чаше из желтого источенного камня. Опустившись на колени, Шэк склонился над этой чашей. В ней шевелились, поднятые со дна невидимой струей, темные крупные песчинки.
И вдруг он как бы услышал властный окрик. Подняв голову, как бы увидел меж деревьев, растущих у края дороги, неких солдат. Двое из них целились в него из карабинов, а остальные стояли с длинными палками в руках. Один из тех, кто был с палкой, крикнул ему, чтобы он шел к дороге.
Шэк в последний раз с сожалением посмотрел на родничок, в котором мелькали песчинки, словно крупа в кипящей воде. Он все еще не мог постичь, сон это или явь — родник, полный свежей воды, и мелкие солдаты на дороге, одетые во вражеские мундиры. С удивительной легкостью, словно невесомый, он поднялся с земли и направил себя в сторону дороги.
— Быстрей! Быстрей! Руки поднять вверх! — командовали ему.
Когда Шэк приблизился к солдатам, то его ударили палкой, которая оказалась длинной пикою с бамбуковым древком.
— Почему медленно шел, собачий сын? — спрашивали его. — Встать!
Шэк приподнялся с дороги на высоту рук. Теперь-то он понимал временами, что это не сон. В пыли перед собою он увидел какие-то темные слипшиеся катышки. Один из них вспыхнул на солнце неимоверно чистым алым блеском, и Шэк понял, что это кровь из его разбитого глаза пролилась на дорогу. Вокруг него столпились солдаты, и кто-то из них снова ударил его по голове чем- то тяжелым и твердым.
4
Прошло много лет. В октябре 1945 года к военному переводчику политотдела старшему лейтенанту Паку дежурный сержант ввел какого-то старого человека.
— До вас ломится, товарищ старший лейтенант, — доложил дежурный. — Требуется ему именно к вам, вот поговорите.
Проситель был одет, как обычный крестьянин здешних мест, очень бедно — в рубаху и холщовые реденькие штаны, сквозь которые просвечивало тело. Переводчику часто приходилось беседовать с подобными стариками. Этот был сед как лунь, хром и одноглаз. Приволакивая ногу, он торопливо подскочил к столу и с радостным усердием затряс руку переводчика.
— Офицер, прошу извинить меня, старика! — воскликнул он, вглядываясь единственным своим глазом в Пака. — Прошу извинить! Но не вы ли это будете Сугир, брат покойного Пака Намтхеги?
— Кто вы, товарищ! — вскрикнул старший лейтенант, вглядываясь в изуродованное лицо старика. — Дядя Шэк, неужели вы?!
4— Так это ты, сынок, все ж таки ты! О! Я сразу узнал тебя, когда ты вчера речь говорил с трубины! — кричал старик. — О счастье! Я нашел твоего брата, Намтхеги, это ты мне помог! — обращался старик к духу своего умершего друга.
Старик повалился на стул и заплакал, лья слезы из целого глаза, второй был пуст и равнодушен.
Офицер встал, обошел вокруг стола, бездумно поправляя стопки бумаг на нем, затем отвернулся к стене кабинета и закрыл лицо платком.