Порою Эйти бросал все и уплывал на полдня в море. Не было на побережье лучшего пловца, его часто встречали рыбаки в открытом море. А иногда он напивался в ресторане, буянил и приставал к другим, лез в драку. Дрался он с упоением, с веселым бешенством на лице, иногда отмахивался сразу от двоих-троих; но, обрушив противника на землю, он всегда убегал прочь, закрыв руками лицо и мучительно рыдая без слез. Про эти его опасные странности люди давно знали и парня старались не задевать. Уродливая тень безумной сестры как бы простиралась над его стройной, широкоплечей фигурой, и он одиноко ходил по улицам города, а на работе в обеденный перерыв никто не подсаживался к нему с термоском.
Судьбе было угодно, чтобы именно его полюбила младшая дочь Невесты Моря, младшая и самая красивая из всех ее дочерей-красавиц. А что Эйти в нее влюбился, то вовсе было не удивительно. Никто не заметил, как это началось, но стали их видеть вместе — где-нибудь за клубом «Шахтер» или на высоком травянистом берегу реки вечером: стоят друг против друга, серьезные и строгие, и настолько заняты тем серьезным, что охватило их, что не замечают даже людей, проходящих мимо. А в это время запертая сестра Эйти тихо стонала в темном домике, окна которого были наглухо занавешены.
Видно, они обо всем договорились, и вот явился Эйти в дом к Невесте Моря в новом костюме, при галстуке. Говорил он не с матерью, а с Колей, потому что в отсутствие отца тот был главою семьи.
— Коля, я хочу жениться на Ако, — сразу же выложил Эйти.
— Я не против этого, Эйти, — спокойно ответил Коля. — Только в твоем доме не все благополучно. А сестра еще глупа, боюсь, что она не справится. Надо подождать, пока не станет все нормально.
— Вот ты даешь, — сказал Эйти по-русски. Затем продолжал по-корейски — Это моя единоутробная сестра, Коля. Мы с ней сосали одну грудь у матери. Родители велели мне до самой смерти жалеть ее и беречь.
— Ако мне тоже единоутробная сестра, и за нее я тоже в ответе, — с достоинством проговорил Коля.
На этом и закончилось сватовство Эйти. Появилась было перед ними Ако, вытолкнутая из соседней комнаты чьей-то гибкой рукой, заикаясь, пробормотала:
— Старший брат, извините… Я… на все согласна. Пусть…
Но брат заорал на нее, пристукнув кулаком по столу, и прогнал назад.
— Сиди там! И с этого дня чтобы твои туфли всегда были на месте, ясно? А иначе не жить тебе больше.
Теперь влюбленные вовсе не могли видеться. Эйти приходил после дневной смены, прохаживался позади крошечного огорода под окнами и уныло свистел в два пальца. В свист этот он вкладывал все свое одиночество и тоску, терзая и себя, и других по нескольку часов, до глубокой ночи. А в дальней комнате Ако крутила ручку радиоприемника, придвигая нос к зеленому глазу индикатора, чтобы никто не видел ее слез, шмыгавших сквозь ресницы, как куропатки сквозь густую траву. Если же °на замечала, что близко брат, то ввертывала звук на всю мощность, давая тем знать, что она слушает музыку и вовсе не слышит призывов Эйти.
Прошел еще год, уже не тягостный для Невесты Моря, но мучительный для двух ее младших дочерей. Ако плакала, Томико дразнила ее. Простушка Ако, такая добродушная и болтливая: тра-та-та-та — тысячу слов в ми- нуту, — бедная Ако стала похожа на собственный призрак. Нос ее распух от вечного шмыганья, волосы стали выпадать — по всей квартире валялись эти длинные, как сама тоска, черные волосы. «Эй, Ако! А-а-ко! — взвивалась Томико, теряя терпение. — Ако! Твой соловей снова прилетел, вон свистит, а на улице пурга. Опять ты плачешь?» — «А что мне еще делать?»— говорила вся мокрая от слез Ако. «Иди утопись в проруби, — советовала Томико, — чем реветь целый день». — «Не твое дело, мегера, злая ведьма, мегера!»— кричала разобиженная Ако по-русски, и Томико произносила, усмехаясь: «Это я мегера?»— и отходила прочь.
— А-а…Что вы ругаетесь, глупые девчонки? — укоряла их мать, сжавшись на постели под одеялом: зимою она теперь сильно мерзла.
Томико никак не могла позабыть своего мужа, хотя и желала ему истлеть где-нибудь под забором. Он пел баритоном и на слух выучил много оперных арий, за что и ценили его в клубе «Шахтер». Разведясь с Томико, он женился на Рае Самолетовой, руководительнице художественной самодеятельности при клубе, полной и приятной женщине. Томико тоже записалась в кружок самодеятельности, но в клубе «Строитель», — и на районном смотре взяла первый приз за исполнение национального танца. Что ж, ей удалось доказать свое: она, танцевавшая на удивление всем еще с детства, всегда была уверена в своем таланте, только никогда до этого не думала выставлять его напоказ. Невеста Моря потихоньку плакала в клубе, окруженная со всех сторон людьми, топавшими ногами и хлопавшими в ладоши, чтобы вызвать на сцену еще раз Томико, ее несчастную дочь… Но бывший муж не вернулся к Томико, не кинулся к ней сквозь толпу, простирая вперед руки.