И в это время появился в городе Кан Досон. Весь Сахалин знал его — он был самоучка-мастер дзю-до и в Маока, когда были состязания, бросил Медведя Тоно на помост с такой силой, что тот проломил пятками толстые доски. Нрава этот Кан Досон был ужасного, его даже сами японцы опасались трогать. На него и наткнулся однажды Исикава, когда шел по деревянному тротуару. Исикава прет себе, а тот навстречу — столкнулись грудь в грудь. Ну, Исикава тут же его по морде, звонкую пощечину… Кан Досон схватил его и забросил на чей-то огород. Исикава скорее домой — и выскакивает на улицу с огромным мечом. Бежит по дороге, ревет, как бугай, и крутит над головою обеими руками меч. И откуда только достал его, и как не пропил до сих пор, забулдыга! Пришлось Досону бежать и потом прятаться по городу от бешеного самурая.
Тут пришла война, быстротечная эта война, в порту Торо высадился русский десант, а вскоре после бомбежки и в Яма-Сига вошли русские. Власть японцев над нами кончилась, и мы стали свободны!
И вот опять появился в городе Кан Досон, и уже он не прятался, а сам искал Исикаву по всем дворам. Помнишь, я говорил тебе про шлюшку Исикавы? У нее еще волосы вылезли на затылке от кислоты. Так вот, Кан Досон, говорят, крепко скрутил ее веревками и пытал: где твой такой-сякой самурай? Но ничего не выпытал, кажись…
Как раз в это время, то бишь два года тому назад, мне здорово повезло: я продал русскому интенданту стадо свиней господина Ауямы, которое подрядился в то лето пасти. Понимаешь, Дэксу, хотя и была кругом неразбериха, хотя и пришла другая власть, но таким, как я, всегда нужно быть аккуратным с любой властью. Помня это, я тут же после своей коммерции смазал пятки маслом и недолгое время спустя был уже здесь, на этом месте, ибо я решил пожить немного на другом побережье Сахалина.
Продолжение рассказа одноглазого
Тогда была уже эта общая могила русских солдат, которые ради чужой свободы сложили головы на перевале, — подумать, Дэксу, в какой страшной дали от родных мест! Я сидел здесь, у этого камня, и считал деньги, сиротские свои деньги в русских бумажках.
Вдруг слышу звуки, какие-то странные звуки — кто-то поднимается на перевал вон с той стороны и то запоет диким голосом, то захохочет, словно филин. Сгреб я денежки в ржавую японскую каску, которая валялась возле могилы, и спрятался вон за тот куст. Лежу и осторожно выглядываю, и вижу…
Поднимается на гору старичок по прозвищу Лян-юбка, знакомый горбатый старичок из приморского поселка. По своей убогости он не мог носить штаны, носил что-то вроде женской юбки. За Ляном шла корова на веревке, черная, как головешка. На этой корове, поперек ее спины, лежал длинный мешок, крепко обмотанный веревкой. А позади коровы шел налегке какой-то кореец с огромными плечами, на ногах его были лапти из сыромятной кожи. Из-за этих лаптей я сначала не признал в человеке Кана Досона, — как же, стал бы он разгуливать в лаптях. Но это оказался он.
Скажу тебе, Дэксу, я сразу заметил, что дело тут неладно! На мешке была кровь, засохшая кровь, парень! Этот старик Л ян занимается перепродажей коров, свиней, кур и прочей твари, покупает за перевалом в деревнях, а затем пригоняет на побережье. Человек он почтенный, скромный, но в тот раз он был пьян, словно гейша к полуночи. Его спутник не был трезвее, он-то и запевал песню, все время начиная с одного и того же места, а старик горбун смеялся, как козлик, и вместе с ним хохотал во всю глотку силач Кан Досон.
Добравшись вон до того поворота, Лян-юбка остановился, бросил веревку и вдруг принялся плакать. Корова сразу потянулась к траве, — знать, не кормлена была, бедняга. Кан Досон подскочил к старику и заорал диким голосом:
— Лян! Ты почему плачешь, отец?!
Я лежал за тем кустом, горбатый Лян стоял совсем близко, рукой достать, — плачет, нагибается и юбкой лицо вытирает. Кан смотрел на него, смотрел, выкатив глаза, и рукою вот так вот за нос себя потряс и крикнул:
— Что случилось, бедный ты, разнесчастный калека?
— Где мой барашек? — спрашивает Лян-юбка, а плакать не перестает.
— Да не было у тебя никакого барашка, Лян! Не было! — кричит в ответ Кан Досон. — Тебе с пьяных глаз показалось, старик!
— А в мешке что? Не барашек ли мой? — спрашивает Лян.
— В мешке! Ишь чего захотел узнать! — надулся Кан, словно индюк. — Но так и быть, тебе-то я скажу! Ты для меня теперь что отец родной, Лян! Никогда не забуду твоей услуги. Мул мой сломал ногу, и не будь твоей коровенки, пришлось бы мне тащить мешок на себе. А в мешке, старик, лежит труп человека! В Яма- Сига это произошло во время бомбежки: разорвало его на кусочки! Меня наняли перевезти останки через перевал, к поселку, где живут родственники мертвеца. И я взялся за это, потому что я ничего на свете не боюсь — ни живых, ни мертвых, ни демонов, ни оборотней! Хочешь, я покажу тебе, что в мешке?