— Чего теркой водите, как «Вдоль по Питерской…»? Води теркой так: «Ах вы, сени, мои сени…»! — И показывал.
Ученики покатывались со смеху. Власов же, лысый, бритый, важный, сердился на них:
— Ах вы шпанята! Не понимаете, какое счастье вам привалило. На стройке нет никому слаще жизни! Ко- зоношу возьми — ноги у него дугами, мотней до полу достает. Каменщика — нос у него на морозе, а уши на ветру. А штукатур всегда в тепле, как в шатре. Потому как на морозну стенку грунт не ложится. Лябастр любит сухую подкладку! А ты как думаешь, Шина? — обращался он к Матвею.
Тот, никогда не державший совковой лопаты, плохо с нею управлялся. Не ворочалась она как следует. И старик мастер подбодрял его:
— Твое дело, Матвей, простое. Бери больше и кидай дальше! Руку в раствор не суй, известка жжется.
Матвей Шин постепенно привыкал к работе, но душа его была далеко. И, глядя на такого работника, Власов терял терпение:
— Ты, брат Шина, на песок не гляди так-то. Ты на него, брат, с лопатой кидайся, как на тигру!
Однажды через пустой оконный проем Матвей Шин увидел, как Василиса направляется в детские ясли, чтобы покормить ребенка. Пока матери работали, дети были в яслях тут же, на стройке.
Матвей подозвал мастера и показал:
— Вот моя мадам.
— Ну, — ответил Власов. — Так чего же она?
— С другим живи. Дети дома. Два.
— Стерва, значит, — возмутился мастер.
— Теперь я здесь живи. Смотри.
— Зачем? Хочешь ее чик-чирик? — И двумя пальцами, словно раскрытой бритвой, провел по горлу.
— Нельзя, — ответил Матвей.
— То-то и оно, брат, что нельзя, — согласился Власов. — У меня, брат, тоже такая была. Выгнал! После германской из плена пришел, а она с каким-то попом спуталась. Я, значит, там на барона ишачил, а она батюшковы кальсоны стирала. Так-то вот…
Каждое утро с толпою работников Василиса и Пя Гир вместе отправлялись на работу. Но однажды Матвей Шин не увидел их. Он приотстал от толпы, стал ждать, но они не появлялись на дороге. И тогда он крадучись отправился назад. И увидел: с узлами в руках, они вышли из барака и направились вниз, к городу. За спиною Василисы был привязан ребенок.
Матвей Шин забежал в свой барак, быстро вынул из- под матраца бумаги и деньги, сунул за пазуху и кинулся догонять. Таясь, крался за ними до самого вокзала. И там, пока они брали билеты, Матвей мучился, прячась среди народа. Что делать? Ведь уедут, отмахнутся. А куда поедут? Когда они стали пробираться к поезду, он пошел за ними.
Скрылись в вагоне. Он выждал, затем побежал к соседнему вагону. Проводник остановил, попер его назад, но он со слезами на глазах посмотрел на него и попутно сунул в руку денег. Тот посмотрел на человека, на деньги в своей руке и соступил на тамбурную лесенку: мол, я не видел тебя. Матвей Шин остался у входа, не решаясь глубоко заходить в вагон. Поезд вскоре дернулся так, что Матвей чуть не упал. Ему показалось, что будет сейчас беда. Но проводник стоял на своем месте спокойно, подняв флажок, словно свечу. За его головою и флажком медленно проплывала кирпичная стена.
Не скоро решился Матвей пройти в соседний вагон. Там ведь был свой кондуктор, а деньги, почти все, он отдал первому. Как быть? Хорошо, что проводник сам подошел к нему и спросил, куда он едет. Матвей не мог сказать — куда, но хватило смелости попросить того, чтобы перевел в соседний вагон — там, мол, жена. Усатый красивый парень, проводник, с удивлением посмотрел на Матвея, ничего не понимая, однако взял его за руку, словно ребенка, и повел.
Так он перебрался наконец в нужный ему вагон. Наивный человек! На что надеясь, тратил он столько усилий, преодолевая трудности непонятного ему мира? Да и зачем, зачем он вился, словно мошка вокруг костра, возде этих двух нечестивцев? Ах, да черт с ними, пусть бы укатили одни к своему жалкому счастью, и тогда не было бы этой печальной истории, в которой, как в маленьком зеркале, отразится столько темных пятен неразгаданных тайн. Но и сам Матвей Шин был, наверное, не без тьмы в душе. Или он любил Василису? Или обиды не мог простить, небывалого вероломства? Словно не в себе был человек. Даже не удосужился узнать, куда идет поезд.
И вот он снова увидел их. Ребенок спал на вагонной полке, мужчина пил водку, а женщина, подперев рукою голову, смотрела в вагонное окно. Заметив подошедшего к ним Матвея, они замерли, потом переглянулись меж собой. Перед красным и потным Быком была разложена на газете еда, стояла водка в бутылке. Видимо, Бык Пя предвкушал счастливую жизнь на свободе и уже починал ее с ходу. Там, где они ехали, народу лишнего не было, и это придало смелости Матвею Шину. Он сел на лавку и сказал: