У него никогда не было врагов или даже недоброжелателей, ясны и просты были его отношения с людьми. И сложные люди и попроще, и добряки и желчные злопыхатели — все считали его славным парнем и доверялись ему. На работе он всегда выяснял до конца, что от него требуется, и потом пунктуально, уверенно доводил дело до конца. Отдел его всегда работал без лихорадки, ровно и благополучно, два его помощника тоже подобрались под стать ему — спокойные, работящие люди.
Еще в детстве он сумел понять самую главную закономерность жизни — порядок. Его память хранила одну картину, которая могла бы считаться апофеозом всякого беспорядка, — в этой картине таилось для Олега Клевцо- ва все то, что ужасало и отталкивало его. У него был школьный приятель, длинный, бледный мальчик, страдающий злостным насморком. Олег сошелся с ним, узнав, что тот любитель читать всякие книги про путешествия, — сам Олег очень любил такие книги. Однажды приятель повел его к себе домой, пообещав ему книгу о Миклухо- Маклае. Жил этот мальчик вдвоем с отцом, матери у него не было — Олег так и не узнал никогда, умерла ли она или бросила их. Жилище, куда привел Олега приятель, напоминало скорее старый гараж или механическую мастерскую: громадная комната с черным — не то земляным, не то просто неимоверно грязным полом, посреди комнаты стоял верстак, заваленный разным жестяным хламом, грязной ветошью, кругом громоздились какие-то пустые ящики, оплетенные бутыли, чем-то набитые угловатые мешки. Позади ящиков и мешков виднелась кровать у стенки, криво застланная рваным темным одеялом. В углу за верстаком безнадзорно шипел примус, светясь голубоватым венчиком пламени, на примусе ничего не стояло. Приятель, скинув со стула на пол какую-то одежду, полез доставать с полки книгу, но не нашел ее там и принялся искать по всему дому. Он раскидывал ногами вороха ка- кой-то рваной бумаги в углу, разрыл и перебрал огромную кучу, состоявшую из тряпок, старых ватников, фанерных кусков, журналов, мелькнули в руках мальчика зеркало в деревянной оправе, ржавый зубастый утюг с откидной крышкой, противогазная кишка с рваной дырявой маской, расшитая диванная думочка… Книгу тогда приятель так и не нашел — в комнате вдруг появился отец, кряжистый, угрюмый человек со сверкающими глазами, в которых была такая затаенная ярость, что мальчики без лишних слов потихоньку выметнулись из комнаты… Этот поиск запропавшей книги, свое тупое отчаяние, охватившее его при виде кувыркающегося в ветошной груде товарища, Олег Клевцов запомнил навсегда. Сочувственная жалость к сопливому приятелю сменилась затем твердой, ясной уверенностью, что подобное беспорядочное существование — это пропащая жизнь, и детская догадка впоследствии получила самые разнообразные житейские подтверждения…
Клевцов разделял порядок на два вида: Порядок в себе — это было делом его доброй воли, охоты, разума, тут надо установить раз и навсегда, что ты делаешь и чего не делаешь. Например — никогда не гадишь исподтишка другому, симпатичен человек тебе или нет, и если приходится все же сталкиваться с ним при обстоятельствах, когда надо и подраться, то пусть он первым ударит тебя… Порядок Клевцов столь же ценил, считая его неукоснительным и необходимым, — этот порядок существовал и будет существовать, без него ничего бы не получилось в мире людей, и они бы так и прыгали в лесу обезьянами. Олег Клевцов с самого детства, неприкаянного, горестного, понял и признал тот порядок в окружающем, который сопутствует чистой, разумной, красивой жизни. Именно к такой жизни он и стремился. Еще мальчишкой он уразумел, что учеба, основательность в делах, внутренняя честность, аккуратность — суть именно того порядка, который приведет его к желаемой цели. Будучи студентом, он сознательно, спокойно избегал тех своих товарищей, которые что-то такое о себе воображали, корчили из себя оригиналов, чем-то бывали недовольны, взвинчивали себя и петушились — а в сущности, было видно, не могли совладать с тем внутренним беспорядком, который и разваливал их душевный покой. Клевцову-то незачем да и некогда было много умничать, он старательно учился, зарабатывал себе на хлеб — и всегда, что бы ни случилось с ним, видел неизменно одно: огромная жизнь вокруг творилась, дома строились, люди получали пищу и одежду — и даже те, которые были всем и вся недовольны. И, видя это, Клевцов еще прочнее утверждался в своих взглядах, он спокойно продолжал учебу, молчаливо и с неизменной душевной бодростью воевал со своей студенческой нуждой и терпеливо «грыз гранит науки». Он свято верил, что порядок, который он устанавливает внутри себя, в своей маленькой жизни, со временем обязательно сойдется с тем неукоснительным порядком внешней большой жизни, благодаря которому и строятся дома, бегут машины, — и тогда ему будет хорошо.