Мы медленно дрейфуем непонятно куда.
Корабль, полный трупов. С трюмом, забитым криостазисными ячейками с детьми. Тоже почти трупами.
Впрочем, я-то на что? Вроде жив пока. А то, что восьмилап… "Муравей" — звучит гордо, вот. Тем более, так сподручней.
Жалко, имени своего не помню.
Вообще мало помню. Это не печалит, это, скорее, вызывает раздражение недостатком ресурсов. Что-то там было важное…
По периметру палубы моргают аварийные фонари. Свет вырывает мертвецов из космической темноты, и в эти мгновения кажется, будто люди играют в детскую игру, оставаясь в неподвижности, пока не скажут: "Отомри!".
Их всех надо бы…
Нет, это подождет. Куда с этим спешить?
Неловко перебирая ногами, я направляюсь к носу челнока, к командно-пилотажному отсеку.
Вторая пробоина, не видимая в начале, оказывается, притаилась в тени, под углом оплавив переборку. Она такая же большая, как и первая.
Грамотно нас, грамотно.
Створ заклинен и обесточен. Отжать его нет никакой возможности. Плазменному резаку часа на три работы.
Только стоит ли?
Я гашу тонкое голубоватое жало, смыкаю пальцы манипулятора. Что-то надо было…
Ах, Рылов! — вспоминаю я.
Приходится стучать конечностями обратно. Когда не сосредотачиваешься на движении, подсистема "Муравья" сама контролирует ход. Так, наверное, замучался бы: передняя правая — средняя левая…
Конечно, мы теперь никуда не прыгнем.
Искин будет ждать подтверждения, а подтверждать прыжок некому. Есть, впрочем, резервный пульт в двигательном. Я, наверное, могу туда…
Стоп, стоп, одергиваю я себя, это подождет.
На "Р", на "Р-ры"… Рылов, вот что! Помнить, помнить…
Там, где остался Рылов, из сервисного отсека был обустроен медицинский. Пятнадцать кубических метров воздуха. От титанопластовой стенки шли короткие всплески вибрации — Рылов подавал сигнал, что живой. Как-то он отреагирует на меня, восьмилапого?
Помедлив, я касаюсь стенки манипулятором.
Спасательный код универсален: точки и тире, стуки долгие и короткие. "Рылов, — стучу я. — Ты — Рылов".
Пауза кажется долгой.
"Кто ты?" — наконец ловлю я обратный стук.
Если бы я помнил!
"Неважно, — корябаю в ответ. — Важно… Что делать?".
Где-то внутри меня оживает система самотестирования, прогоняет — от красного к зеленому — проценты готовности узлов, проверяет датчики, подсчитывает ресурсы.
Щекотно.
"Силаев? Кирер? — стучит Рылов. — Что случилось?".
"Две пробоины, — отвечаю я. — Все мертвы. Что делать?".
Система самотестирования сообщает мне, что память забита непонятными массивами. Стереть их или нет? Стереть их?
Сте…
До меня в последний момент доходит, что непонятные массивы — это я. Отложить, дура, командую, отложить.
Система обиженно глохнет.
"Что с детьми? — стучит Рылов. — Трюм задело?".
Я прохожусь сенсорами по прячущимся в темноте наклонным створкам трюма. Что можно определить? Ничего нельзя определить.
Ни человеку, ни "Муравью".
Вроде герметично, панель темная, без аварийной подсветки. Что там внутри — бог знает.
"Не знаю, — стучу я. — Визуально створ норма".
Рылов молчит долго.
Система "Муравья" опять начинает тестирование: батареи — ок, манипуляторы — ок, малые движители — ок, сенсоры: тепловые, масс-детектор, спектральные, видео — ок, комплект саморемонта — ок, корпус — ок.
Используемые программы…
"Пробоины — это таэтвали?" — стучит Рылов.
"Не знаю, — отвечаю я. — Возможно. Какой-то вид плазменного оружия".
От теста хочется почесаться.
Используемые программы: навигация, разработка маршрутов — ок, позиционирование — ок, прием сенсорной информации — ок, движение — ок, задачи…
Внутри меня что-то пискнуло.
Текущая задача не определена. Анализ… анализ…
Разрешить доступ к инструкциям и алгоритмам действий? Нет. Ввести задачу вручную? Нет. Запустить консервацию? Черт, нет!
Система снова глохнет. Надолго ли?
Меня посещает ощущение тесноты. Я заперт, заперт в одном объеме с программой "Муравья", воздуха, воздуха.
"Что делать?" — стучу я Рылову.
"Ресурсы?" — спрашивает он.
"Мультибот "Муравей".
"Бессонов, ты?" — быстро, радостно стучит Рылов.
Я чуть ли не испуганно отнимаю манипулятор от стенки. Бессонов? Я — Бессонов? Или труп — Бессонов? Это что, моя фамилия?
В поисках подсказки я оборачиваюсь к трупу, которому фиксаторы не дают сползти с кресла на палубу. Тепловые сенсоры оконтуривают его синим, как кусок льда.