— Детка, но ты же не всерьез? — скалится он. — Проспорила кому-то, признавайся?
— Не ваше дело, — я старательно держу дистанцию через вежливое «вы». Потому что я на работе, он клиент, и мне нельзя ругать его последними словами, даже если хочется.
— Мое дело! — упрямо говорит он.
— Ваше дело вот там стоит, — с неожиданной язвительностью говорю я и кидаю красноречивый взгляд на его девушку, с которой он вообще-то ночь провел. Еще и заплатил ей за это. Какая это все-таки мерзость!
Я дергаю руку, чтобы вырваться, но безуспешно. Хватка у Соболевского стальная.
— Отпустите меня, — шиплю ему, — и не мешайте мне, пожалуйста, выполнять свою работу.
— Нет, не отпущу. И никуда ты, бля, не пойдешь, пока не объяснишь все нормально.
— Тимур! — возмущённо подает голос красотка. Она уже успела надеть на себя платье, в котором выглядит еще более голой, чем без него. — Что происходит? Я ничего не понимаю! Ты что, знаешь эту уборщицу? Она украла у тебя что-то? Давай полицию вызовем!
Соболевский оглядывается на нее с таким видом, будто только сейчас вспомнил о ее существовании.
— Рот закрой, — цедит он. — И какого хрена ты тут еще, я не понял?
— Мы же хотели вместе с тобой поехать, — уже не так уверенно говорит красавица. — Нам ведь в одну сторону.
— Я передумал. Давай сама.
— Ты офигел, Тимур? Сначала уснул тут, пьяный, потом еще так со мной разговариваешь! Такси мне вызови хотя бы! — требует она капризно.
— Лиза, — говорит он с такой отчётливой угрозой, что та вздрагивает. И, судя по ее вытянувшемуся лицу, понимает, что выбрала неверную стратегию. — Ты, кажется, меня с кем-то спутала. Командовать мной не надо, поняла? Сама вызовешь тачку, не переломишься. Я тебе достаточно бабла скинул. С запасом.
— Ну и козел же ты, Соболевский, — зло говорит она. — И почему я только с тобой поехала, а?
— Потому что косметология и прочая херня сама себя не оплатит? — хмыкает он цинично.
— Да пошел ты! — на идеальных скулах вспыхивают некрасивые алые пятна. — Пусть в следующий раз вот эта тупая уборщица в своих зассанных тряпках перед тобой ноги раздвигает, понял? А я не буду!
Ее злое оскорбление неожиданно меня задевает. И не просто задевает, а входит в сердце так глубоко, словно осколок острого стекла. В груди становится больно, а из глаз сами собой, точно кнопку кто-то нажал, льются слезы. Горячие капли текут по щекам, и я закусываю губу, пытаясь их остановить.
Почему так до ужаса обидно? Может, потому, что вначале эта девушка показалась мне нормальной и даже приятной? Она так по-человечески со мной разговаривала, что я совсем не чувствовала свою работу унизительной. А сейчас чувствую. И себя ощущаю какой-то бомжихой. Человеком низшего сорта.
— Подошла и извинилась, — резко говорит Соболевский. И вот такого тона я у него ещё ни разу не слышала.
— Чего? — фыркает она. — Вот я ещё перед обслугой не извинялась! Может, мне ещё на колени перед ней встать?
— Надо будет — встанешь, — тяжело роняет он и, кажется, не шутит. — Подошла, блядь, и извинилась.
— Или что? — воинственно интересуется она.
— Или больше никогда не найдёшь работу в этом городе. Ни в каком качестве. Даже сортиры мыть.
— Ах ты су…
— Я жду, — напоминает Соболевский. Бросает непроницаемый взгляд на меня и добавляет: — Мы ждем.
Мне от всего этого ужаса хочется провалиться сквозь землю. Вот почему так? Некрасиво повела себя она, а стыдно почему-то мне? И не нужны мне ее лживые неискренние слова прощения, вот правда. Лучшим извинением будет, если она свалит. И желательно с Соболевским под ручку. А я спокойно доделаю уборку, переоденусь и поеду на учебу.
— Ну! — Он, кажется, уже теряет терпение. А та, с которой он сегодня спал (почему мне неприятно об этом думать?) медленно приближается ко мне, будто идет на казнь. Вот такая — с перекошенным от злости лицом — она уже не выглядит красоткой. Скорее ведьмой из сказки.
Наконец она оказывается около меня и быстро, сквозь зубы, бормочет:
— Извини.
— Ничего страшного, — неловко отвечаю я.
— Хочешь, чтобы она встала на колени? — спокойно интересуется у меня Соболевский.
Я отчаянно мотаю головой. Нет! Ни в коем случае! Ненавижу чужое унижение.
— Ну и зря, — мрачно говорит он. — Она бы тебя поставила. Злее надо быть, детка. Ты пожалеешь, а вот тебя саму жалеть никто не станет.
Я никак на это не отвечаю. Девушка вообще пропускает эти слова мимо ушей.
— Всё? Доволен? — зло спрашивает она у Соболевского.
— Нет, — лениво говорит он и посылает ей неприятную ухмылку. — Но ты можешь идти.