– Булочку, – подумав, ответила бабушка и пожевала губами. – Еще молочка бы купила. Сахарку.
– А если бы еще больше было денег?
– Лимон бы купила, – нерешительно отозвалась старушка. – Или даже сырку. Я раньше очень сыр любила.
– А если бы еще больше было денег? Старушка закрыла глаза, глубоко задумалась, потом открыла глаза и покачала головой:
– Не знаю. Вот разве боты какие. Для осени. Может, доживу до осени-то.
Ольга опять пошевелила пальцами бумажки в кармане и уцепила одну. Вынула- сто рублей, наши родимые. Значит, судьба. Она наклонилась, вложила в ладонь старушки деньги и слегка сжала ее прохладные узловатые пальцы:
– На сегодня тебе хватит. Нечего тут сидеть, в духоте такой.
Ольга повернулась и пошла к входу, но тут старушка всполошилась и поднялась с ящика:
– Девонька! Постой-ка… Ты мне чего дала-то? Видела?
Ольга оглянулась. Старушка семенила за ней, размахивая сотенной бумажкой и испуганно тараща тоскливые глаза. Ольга остановилась, испытывая мучительное чувство вины, и неловкость, и жалость, и раздражение… Господи, как она устала…
– У меня еще осталось. В десять раз больше. – Ольга старалась не заплакать. – Ты бы, мать, деньги спрятала. Мало ли кто мимо ходит.
– Мимо люди ходят, – рассеянно возразила старушка, все так же протягивая руку с зажатыми в кулаке деньгами. – Девонька, а ты ведь меня обманула, да?
– Что?! – Нет, этот день закончится в дурдоме.
– Нету у тебя больше денег-то, ты мне последние отдала, – тихо, но уверенно заявила старушка.
Ольга сгребла оставшиеся в кармане бумажки в кулак, вытащила и показала старушке. Кроме ста долларов там оказались еще несколько рублевых десяток и талончик на автобус.
– Вон у меня сколько, полный карман. – Ольга вынула из кучи долларовую сотню, спрятала ее, а рублевые десятки протянула старушке. – Вот, эти еще лишние остались.
– Бог с тобой, девонька. – Старушка отступила от нее, крестясь и суетливо пряча за пазуху сотенную. – Не надо мне больше, бог с тобой. Помоги тебе Христос.
Да, это бы не помешало, думала Ольга, направляясь к обувному отделу. Хотя с какой стати Христос должен помогать именно ей? Бабуся нуждается к помощи, похоже, куда больше. Уж не говоря об Анне Игоревне. Правда, у Чижика есть отец, и хотя он подозрительный тип, но девочку любит, к тому же имеет возможность дарить ей на день рождения пианино и кидать сотню долларов чужой тетке, которая накормила его ребенка всего-то ватрушкой… Подозрительный тип. Пусть Христос ему тоже как-нибудь поможет. Уберечься от конкурентов, рэкетиров, киллеров, уголовного розыска, налоговой полиции и всякого такого… Что там еще связано с новыми русскими? Пусть Христос поможет этому поганому крутому мену, чтобы Анне Игоревне полегче жилось.
Продавщица встретила ее как родную:
– Ой, как вы долго! А я туфли нашла, даже две пары. Такие подходящие, такие мягкие! Правда, совершенно разные, но обе пары светленькие, а одна- прямо на бал, шелковые, и каблучок небольшой, и такие дешевые, прямо удивительно! Я себе такие обязательно возьму.
– У вас обменный пункт есть? – спросила Ольгa устало. – У меня рублей почти не осталось.
Продавщица глянула на поганую новоросовскую сотню и с готовностью предложила:
– А зачем менять? Я баксы и так возьму. И сдачу дам. Вам чек нужен?
– Нет. Чек мне не нужен. Мне туфли нужны.
Глава 4
Галка смотрела, как Ольга выгружает покупки из двух больших пластиковых пакетов, и хмурилась все больше и больше. Сырокопченая ветчина, полкило, не меньше. Так, сколько стоит? Пакет миндаля в шоколаде. Та-а-ак… Кулек апельсинов. Так-так. Копченая… семга!… Банка шампиньонов. Банка зеленого горошка. Банка майонеза. Банка неизвестно чего. Ананас!…
– Ты что, банк ограбила? – Галка с опаской заглянула в один, наполовину разгруженный, пакет и пощупала тугой бок другого, пока полностью забитого.
– Нет, – строго ответила Ольга, – не банк. Галка чертыхнулась сквозь зубы, подхватилась и
пошлепала босыми ногами в «дальнюю комнату» – конуру, отгороженную от остального пространства сложной баррикадой из древних шкафов и буфетов. В «дальней комнате» у Галки стоял такой же древний комодик с секретным ящиком, где хранились особо ценные Галкины – а последние полгода и Ольгины – вещи: документы, фотографии тех, кого никак не забудешь, и тех, кого надо бы скорее забыть, деньги, когда они были, и три облигации областного жилищного займа. Эти три облигации, три метра будущей квартиры, – все, что осталось у Ольги от всего, что у нее было. Если, конечно, допустить, что у нее вообще что-нибудь было.
Галка пришлепала назад в кухню, держа эти самые облигации веером. Была она уже не такая хмурая, но зато сильно удивленная.
– Я думала, ты, как минимум, полметра продала, – растерянно произнесла она. – Даже обозлилась. Думаю, уж сколько натерпелись, и ничего, выкрутились. А тут, думаю, апельсинчиков ей захотелось… Ветчинки с конфеткой… Ну, извини. – Галка замолчала, с открытым ртом следя за тем, как Ольга вынимает из пакета две коробки с туфлями, помотала головой и нервно прокашлялась. – Значит, ты не банк ограбила? А кого?
– Частное лицо. – Ольга вынула последний сверток и понесла несъедобные покупки в комнату. -
Чайник поставила бы. Я индийского чая принесла. Настоящего.
– Чайник-то я поставлю. – Галка шлепала за ней, все так же растерянно держа перед собой веер из облигаций. – А ты мне хоть что-нибудь расскажешь?
Ольга ей кое-что рассказала. В общих чертах. Трудно было выкладывать Галке все подряд. Галка всегда пропускала мимо ушей то, что Ольга считала важным, и приматывалась с идиотскими расспросами о каких-то ерундовых мелочах, говорить о которых Ольге было неинтересно.
– Представляешь, – возмущалась Ольга, – от этого амбала алкоголем разит, а родной отец доверяет ему почти слепого ребенка! И они уходят, а он остается, и неизвестно, как он там с ней на лестнице, а он тут мне душу мотает, а что она там без него – ему начхать.
– А он брюнет или блондин? – перебила Галка, старательно слизывая майонезную кляксу с нового, только что подаренного халата.
– Кто? – Ольга чуть не подавилась миндалем и попыталась сориентироваться в Галкиной логике. – Ребенок? Это же девочка, я же тебе только что…
– Да ну тебя. – Галка снисходительно усмехнулась. – Ты, Оль, не обижайся, но ты все-таки придурочная. Про ребенка я все поняла. И все. И забудь. Ну в чем ты-то виновата? Зачем себя грызешь? Слушай, давай тебя полечим маленько, а?
– Отстань, – буркнула Ольга. – Налечилась я уже. На всю оставшуюся жизнь… Отец- брюнет, амбал – блондин. То есть почти рыжий, только без веснушек. Очень красивый.
– То-то, – удовлетворенно вздохнула Галка.- Гебе голову надо вымыть. В шляпе-то завтра не пойдешь. Ща я воду греть поставлю.
– Спасибо, Галь. – Ольга проглотила комок в горле. – Что бы я без тебя делала…
– И тебе, Люлек, спасибо, – бодро ответила Галка. – Как думаешь, что еще сожрать – апельсин или семгу?
– Слабительное. – Ольга встала из-за стола и направилась в комнату. – Ты посуду помоешь? Мне еще костюм погладить надо.
– Костюм я погладила, – отрапортовала Галка. – Посуду помою. Иди-ка ты в малину, пока солнышко еще хорошее. Может, хоть чуть покраснеешь. Все-таки странно: все люди как люди, если загорают – так это загар. А ты сколько времени каждый день на солнце жаришься, а все какая-то желтенькая. Как горчицей намазанная.
Ольга в одних трусиках валялась на раскладушке в углу Галкиного сада-огорода и лениво размышляла, что хорошо бы закончить портрет той парикмахерши прямо сегодня.
Натура ей уже не нужна, работы осталось часа на два, а деньги в любом случае хорошо бы поскорей получить. Если завтра она устроится на работу – Галке на первое время хватит, а потом она будет ей помогать со своей зарплаты. Ха-а-арошую зарплату обещают.
Ой, стоп-стоп-стоп! Не будем планировать раньше времени. Будем прикидывать прямо противоположный вариант. Если, что вполне вероятно, завтра при полном параде и в новых туфлях она вернется сюда с фигой в кармане, то деньги будут нужны тем более. К тому же, если портрет этой Надежде понравится, она покажет его подружкам. А если портрет понравится подружкам, они прибегут позировать тоже. И приведут своих детей. Как было после первого же портрета Галкиной соседки, когда вся улица выстроилась к Ольге в очередь.