- Ты хороший человек, Павлик. И был мне очень хорошим мужем. Никогда у меня не будет такого. Ты старше, на тебя можно было опереться. Теперь не на кого. Я старше всех, а все моложе меня. Это так тяжело, Павлик. Плохо, когда женщине не на кого опереться.
- Но почему тогда... Почему ты не вернешься ко мне?
- Ты же знаешь. Я тебя больше не люблю.
- Но почему, почему?
- Прости, Павлик, любовь не спрашивает - почему, Так получилось. Не сердись. Наверно, мне всегда хотелось любить кого-то, кто ближе тебя. Более равного мне, что ли.
- Кто же тебе равен? Лощеный эгоист, который тебя бросил? Или мальчишка -долговязый очкарик?
- Не знаю. Я только пыталась найти себе пару...
- Павел Сергеевич! - кричали над ухом.- Вы меня слышите?
Он сидел на ступеньках, упираясь головой в теплую стенку. И вовсе не в подвал эта дверь, теперь он знает. Там ванная, она моется, она ждет полотенце...
- Павел Сергеевич!-отчаянно кричал Миша.- Встаньте, попробуйте по ступенькам подняться. У меня сил не хватит вас вытащить.
- Зачем вытащить?-тупо спросил он.-Ты что, из ванной меня выволок? Кровь бросилась в лицо. Мальчишка видел, как она моется!
- Из ванной? Там только подвал, темный и захламленный.
Господи, так и ее не было? А разговор? Слышал ли Миша разговор? Павел Сергеевич положил ладонь на теплую притолоку и словно ощутил пульсирующую кровь родного человека, живую кожу ее.
- Павел Сергеевич!
Как сюда попал Миша?
- Павел Сергеевич! Оторвитесь от притолоки!
Что ему надо, этому длинному очкарику? Мальчишка, щенок. Оторваться от своего - что же тогда останется? Что останется?
- Дайте руку! Встаньте же!
Павел Сергеевич подчинился жесткому, требовательному голосу - с усилием, точно прерывающему сон звону будильника. Шатаясь, поднялся по ступенькам-на верхней лежала совсем почерневшая веточка миндаля. Где он ее видел? А, он сам ее сорвал недавно. Неужели не сто лет назад?
- Слушай, ты что-нибудь понимаешь?-хрипло спросил он.
Миша поправил очки;
- Догадываюсь. Какое-то преобразование пси-поля. Ну, вам же известно о преобразовании различных полей - магнитного, силового...
- Все виды энергии тождественны,- устало припомнил Павел Сергеевич.
- Вот-вот. Пси-поле,- повторил Миша.- Мы пытались его усилить, чтобы преобразовать. Ничего не выходило. А сегодня утром получилось нечто вроде замыкания в нашей установке. Хорошо, если это только перегрузка.
-- Так...- Павел Сергеевич повернул боком "сундук" и уселся на него. У него вдруг ослабели ноги.
Миша опустился рядом на мягкую траву, зачем-то протер очки, закурил. "Ничего, кажется, парень,- подумал Павел Сергеевич.- Молод только. Поймет она, что этот тоже ей не пара. А может, уже поняла? Она только пыталась найти пару..." Он тихо спросил:
- Думаешь, есть надежда, что она...
- Не знаю,-сказал Миша.-Надо искать. Ее лучи нам сигнализируют-возможно, она жива.
- Постой, а где же ты был во время аварии?
- Да так... Встал рано, бродил по степи.
В последнее время она все нервничала, устраивала сцены. И все боялась, что мама опять захочет писать в парторганизацию. В Ленинграде Мише казалось, что многие осложнения на биостанции отпадут сами собой. Время шло, а лучше не становилось.
- Любишь ее? - спросил Павел Сергеевич.
- Да,- просто ответил Миша.
- Так мне сразу и показалось, когда я тебя увидел, еще в Ленинграде,-вздохнул Павел Сергеевич.
- Погляди, что там такое? Видишь?
Миша заслонил ладонью стекла очков, чтобы не отсвечивало садящееся солнце. Они шли по узкому немощеному переулочку. Если бы не поблекшие и покоробившиеся листья недавно таких свежих растений, ничто не напоминало бы о снеге. Переулок упирался в Социалистическую улицу - по ней ходили автобусы, соединявшие поселок с городом и с биостанцией. Сейчас Социалистическая, как и другие улицы, вымерла, затихла. Только отсвечивали на солнце аккуратно выкрашенные щиты с номерами и расписанием автобусов.
Ахнув, Миша невольно остановился. Почудилось, что улица так и кишит огромными крокодилами, покрытыми крупной серой чешуей, они вздыбливали серые спины, шумно били хвостами, будто кто-то невидимый внезапно потревожил их стадо. Откуда здесь, в отдалении от воды, в высохшей степной местности, могли взяться эти гигантские пресмыкающиеся? Он снова услышал Павла Сергеевича:
- Видишь? Диабаз шевелится. Будто -мостовая ожила.
- Диабаз? Ах да, конечно. Откуда бы тут взяться крокодилам?
-Крокодилам?-не понял Павел Сергеевич.-А вообще похоже! Этакий взбесившийся крокодилий питомник!
Значит, это всего только гладкие камни мостовой. Хотя в известном смысле было бы легче, если бы это корчились и ходили ходуном живые крокодилы, а не бездушная каменная мостовая.
- Не пройти,- понял Павел Сергеевич.- Куда теперь?
А сам вспомнил: однажды шли вдвоем по пляжу и вдруг она дернула его за руку:
- Смотри, смотри! Зайчик!
- Где, какой зайчик? - недоумевал он.
- Да нет же, не вниз, чудак, ты вверх смотри! Во-он то облако! Увидел? Правда, совсем будто зайчик? С хвостиком!
- Да ну тебя,- он с досадой махнул рукой.- Какой еще зайчик? Облако как облако. Выдумаешь тоже! С хвостиком...
Они повернули назад по пыльному переулку.
- Отчего же такое? - спросил Павел Сергеевич.- Цветы гибнут, стенки теплые, мостовые оживают. Что вы тут наколдовали? Если бы только взрыв, а то ведь какие последствия! Нет, давно я уже говорю, нельзя бабам руководство доверять! Нельзя!
- Павел Сергеевич! - Миша повернул к нему искаженное страданием лицо.Не надо, я прошу вас! Она...на язык просилось слово "была", он с усилием загнал его куда-то в пересохшую от жажды гортань.- Она настоящий-ученый. Это слово к ней неприменимо.- Так же трудно сказать о ней "баба", как и "была".- Это одно из имен, которыми по праву гордится советская нейробиология.
- Слушай, ты, я столько лет был ее мужем, не хуже тебя понимают-прикрикнул на него Павел Сергеевич.
- Сдается мне, что вы как раз мало ее понимали.- Миша возразил пугающе тихим голосом,
- Я-то понимал,- жестко сказал Павел Сергеевич.- Я ее полюбил именно за эту нестандартность. Всегда мог простить ей все. Согласен был по столовкам обедать, сам полы мыл. Потому что понимал, что наука для нее важнее всего. Даже ребенка из-за этого потеряли. Дочку, Оленьку. Ты небось и не знаешь. Она никому не говорит. Пришлось моей глухой тетке ее отдать. Погибла двух лет от менингита, только холмик остался.
"Значит, правда,- похолодел Миша.- Не почудилось".
-Это тебе не понять,-продолжал Павел Сергеевич,-что значит-похоронить вместе ребенка. И надежду иметь другого, не захотела она больше рисковать. Да разве кто станет ей ближе меня после того, как мы гробик в могилку опускали? Это ты пойми. Женщина нынче не хочет быть женщиной - в том смысле, как это было раньше. Не желает жить одной любовью, интересами любимого, детьми, кухней. Лезет она, раскрепощенная женщина, на производство, в науку, в политику. А природа своего требует; она в глубине души остается бабой, которой, как сказал один классик, к травке бы поближе, да мужа попроще, да детей побольше. Вместе то и другое не выходит. Тут, Миша, величайшая трагедия нашего времени. И взрывы - через это. Да. Все катастрофы от этого.
- Нет,-Миша тряхнул волосами.-Нет трагедии. Я разумею положение женщины. Разве трагедия, если тебя из тюрьмы освободили?