В письме Жуковского Бенкендорфу от февраля-марта 1837 дана яркая картина фальши в отношениях последнего к Пушкину. К сожалению, это письмо находится не в чести у советских пушкинистов.
Интересно, что, преследуя Пушкина и подозревая его во всех смертных грехах, Бенкендорф в то же время ни разу не заинтересовался (а должность его к этому обязывала) деятельностью в стране тайных масонских лож, которые, несмотря на запрет 1822г., продолжали свои "работы" даже в годы так называемой николаевской реакции.
Нет, установка на политическую неблагонадёжность не оправдала себя. Самое большее, чего она достигла, это несколько вспышек "необузданной" натуры поэта. И главным препятствием на этом долженствующем компрометировать его пути был... царь. Он неизменно становился на сторону Пушкина. О бессилии врагов поэта красноречиво сказал Д. Благой. "Как обезвредить дерзкого сочинителя? - писал он, - сломить его дух, согнуть ему плечо и гордую совесть, перестроить непреклонную лиру они не могли. Царь... ему покровительствовал... Опасность, что царь не только услышит, но может и прислушаться к голосу поэта... существовала" (Д. Благой Душа в заветной лире. М. 1971, с.455).
Надо было менять тактику, тем более что арсенал масонских приёмов не был ещё исчерпан. Более того, мера пресечения к Пушкину должна была теперь быть другой, более жёсткой, поскольку поэт с каждым годом набирал силу и всё дальше расходился с идеалами масонства. На этом ответственном этапе и вступил в игру Геккерен: ему предстояло нанести решающий удар.
Форма мести.
Прямое и неприкрытое убийство не в правилах масонов, этих "гуманнейших" представителей человечества, для них обычным является устройство смертей "естественных". Место для удара всегда выбирается искусно. Используется та или иная слабость человека, то есть то "узкое" место, которое легче и естественнее разорвать.
Постепенно выяснилось, что таким местом у Пушкина является его семья честь, которой была для него святыней. В поклонниках красоты Н. Н. Пушкиной недостатка не было. Поэт сам любовался молодой женой и радовался её успехам в свете, но когда границы приличия в отношении Натали, по его мнению, преступались или (что было чаще) когда создавалась видимость этого, он резко реагировал и не позволял, кому бы то ни было бесцеремонно вторгаться в их семейную жизнь. Своеобразным "нащупыванием" слабого места явились надуманные и раздутые великосветским обществом якобы имевшие место любовные истории Натальи Николаевны с С. С. Хлюстиным, Н, Г. Репниным и В. А. Соллогубом. Пушкин резко реагировал на эти сплетни. Об этом свидетельствуют его письма соответственно от 4, 5 и 11-го февраля, 1836 г. В этих письмах Пушкин требовал от обидчиков объяснений. Вскоре, конечно, выяснилось, что никакого оскорбления эти молодые люди Пушкиной не наносили, а имели место лишь наговоры каких-то недругов поэта. Но Пушкин показал своё лицо. Геккерен, который, возможно, приложил руку к провоцированию упомянутых "любовных" историй, нацелил на это "слабое" место поэта своё главное орудие - Дантеса. Задача перед Геккереном стояла сложная, но он смело взялся за её решение. Вот некоторые аспекты его "работы".
Усыновление без усыновления.
Первым необходимым условием для успешного осуществления плана являлось обеспечение беспрепятственной и, по возможности, безопасной деятельности Дантеса. Этот вопрос Геккерен решил за счёт его усыновления (при живом и состоятельном отце), в результате которого Дантес, во-первых, получал возможность посещать самое высшее столичное общество и, во-вторых, как сын иностранного посла, частично приобретал иммунитет от грядущего наказания. Это необычное событие в жизни двух иностранцев на протяжении 150 лет истолковывалось - с лёгкой руки Геккерена - как естественное.
О ложности и подозрительности этого поступка догадывались современники. В августе 1837 г. А. И. Тургенев писал из-за границы П. А. Вяземскому: "Я узнал и о его (Дантеса) происхождении, об отце и семействе его: всё ложь, что он о себе рассказывает, и что мы о нём слыхали. Его отец - богатый помещик в Эльзасе - жив и, кроме него, имеет шестерых детей. Каждому достанется после него 200 тыс. франков".
Таким образом, ложь была главным орудием заговорщиков. К сожалению, стражи и письма Тургенева не превратились в первый камень фундамента, основываясь на котором можно было начать разоблачение гнусного замысла Геккерена. Это случилось только к столетию со дня смерти поэта во Франции, когда в 1937 в "Обзоре по славянским вопросам" /1937, № 17/ появилась статья голландских учёных "Два Геккерена". Она содержала копии документов и выдержки из документов, хранившихся целых сто лет в госархивах Голландии. Из них стало ясно, что юридического усыновления Геккереном Дантеса вовсе не существовало, что оно не соответствовало законодательному Гражданскому Кодексу Нидерландов, который, во-первых, требовал, чтобы усыновляющему было не менее 50 лет (посланнику было 44 года), и, во-вторых, чтобы до факта усыновления Геккерен оказывал Дантесу материальную помощь в течение 6 лет (они были знакомы всего два года). Нарушение закона заключалось ещё и в том, что для получения прав обоим Геккеренам при подаче ходатайства надлежало явиться к королю Голландии и сообщить о службе Дантеса в русской армии, но они ничего этого не сделали. "Усыновление" и в Голландии, и в России было "узаконено" со слов посланника и проведено в жизнь группой дворцовых сановников, членов масонских лож, русских и зарубежных. 5 мая 1836 был издан указ короля Нидерландов о праве Дантеса получить фамилию, герб и титул Геккеренов. Этот указ входил в силу через год, т. е. 5 мая 1837 и предусматривал необходимость опубликование его в официальном Вестнике Нидерландов. К тому времени, как говорится, Геккеренов в России и след простыл. В архивах русского министерства иностранных дел сохранились документы /за № 2 и № 166 от 1836 г./ об усыновлении голландским посланником поручика Дантеса. Дело было обстряпано моментально и нигде не задерживалось, ибо продвигалось сверху масонскими заправилами. Бенкендорф присутствовал на приёме царём Геккерена, сообщившего об усыновлении, и без проверки подлинности королевского указа нашим послом в Голландии Чарыковым отдал немедленное распоряжение правительствующему сенату и отдельному гвардейскому корпусу о перемене фамилии Дантеса. Годичный срок о вхождении указа в силу во внимание принят не был (в России закон предусматривал тот же срок), ибо подлежал обжалованию со стороны родственников двух сторон. Русские законы предусматривали, кроме того, чтобы оба "родственника" явились к судье по месту жительства, но они, конечно, и этого не сделали. Всё шло как по маслу; сановный Петербург заговорил об усыновлении Дантеса, позиции которого сильно укрепились вновь занятым положением.
Исследование голландских учёных знакомит нас с тем, как после дуэли возникла двухгодичная переписка подведомственных королю учреждений, знакомит с замешательством и разноголосицей в Гааге, вследствие незаконных действий Геккеренов. МИД Голландии и Высший Совет Дворянства аннулировали политические права Дантеса на голландское подданство и дворянство.
Таким образом, "усыновление" - это преднамеренный обход законов и хорошо рассчитанная игра чиновников-масонов Петербурга и Гааги. Это хитрость, которая скрывала действительные взаимоотношения Геккерена с Дантесом, скрывала задачи и происки масонов.
Игра Геккерену удалась, в результате чего, обманув общество и даже самого царя, Дантес, если можно так выразиться, незаконно присутствовал почти год в самом высшем свете и делал своё грязное дело, а затем незаконно использовал своего "отца", а точнее его статус посла, чтобы избежать наказания.