Низкорослого подростка, которого я ударил в пах, рвало. Я пошарил вокруг, нашел молоток и револьвер, подошел к нему и стукнул его молотком по голове. Он упал. Крыс тихо стонал, так что я стукнул его тоже. Потом подошел к Чаку, надеясь, что он пошевелится и даст мне повод врезать ему еще раз. Он не двигался. «Что за черт!» — подумал я и все-таки ударил его. Может быть, я извлекал из этого слишком много удовольствия, но я думал о Пэм и о том, хотя бы малом удовлетворении, которое, может быть, доставлю мистеру Франклину, когда расскажу ему, кто изнасиловал и убил его дочь. В конце концов Чак получит свое. Он попадет в газовую камеру. Люсиль и я услышали вполне достаточно для того, чтобы бросить его в камеру смертников.
Люсиль!
Я обернулся. Она лежала без сознания. Ее блуза превратилась в лохмотья. Я встал на колени и нащупал ее пульс. Нормальный! На голове у нее вздулась большая шишка, но, благодаря волосам, кожа была цела. Впервые я видел ее лицо естественным и спокойным и был вынужден отказаться от первоначального мнения об этой девушке. Когда она сотрет с лица всю косметику и смоет с ресниц густые комки краски, она будет высший класс. Это первый полицейский, о котором я подумал, как об очаровательной женщине.
Прошло минуты три или четыре, она застонала, и сознание начало медленно возвращаться к ней. В глазах появилось осмысленное выражение. Но она приподнялась и быстрым движением протянула руку с длинными, согнутыми крючком пальцами, готовыми вцепиться мне в лицо.
— Эй! Эй! — завопил я. — Это я! Это я!
Она замерла, села прямо и, удивленно мигая, уставилась на меня.
— О! — произнесла она. — Мистер Скотт! Как...
Она все еще была ошеломлена. Я бегло объяснил ей ситуацию и сказал, что теперь все в порядке.
Она огляделась.
— И все это сделали вы один?
С минуту я не отвечал, я как будто испытывал еще один шок. Ее голос! Он был совсем не гнусавым! В нем был мед и теплое вино, он ласкал слух своей мелодичностью, и я почувствовал приятный трепет. Как же это я не сообразил! Ведь она играла, как актриса, и тот голос был частью ее игры.
Наконец я обрел дар речи.
— Ну да, — сказал я и чуть не добавил — моим молоточком.
Она передернулась.
— Ух, больно голове.
— Погодите, вот очнутся эти юнцы.
Я невольно усмехнулся. Похоже, что у всех, с кем я имел дело, пострадали головы. Мы разговаривали уже несколько минут и мне ни разу не пришло в голову, как нелепо все это выглядит: красивая, почти обнаженная девушка и я — в пустынной местности, среди чуть ли не настоящих трупов.
Я выяснил, что она — сотрудник отдела по расследованию краж и ограблений и уже три недели охотится за «Черной бандой». Она уже собрала множество улик относительно четырех ограблений, которые совершили подростки под предводительством Чака. Этих улик вполне достаточно для того, чтобы Чак, Крыс и Коротышка да еще с полдюжины членов шайки были задержаны. А тут еще дело Франклина, и преступники — та же «Черная банда». Люсиль удалось войти в доверие к Чаку, и она согласилась остаться с этой бандой еще некоторое время.
Она сказала:
— Простите, что была вынуждена дать вам пощечину, мистер Скотт...
— Шелл.
— ...но дело в том, что Чак мог в чем-то проговориться, только если бы был во мне уверен. Я должна была завоевать его доверие, мистер Скотт, и...
— Шелл.
— ...и потом, я не могла не засмеяться. У вас действительно был смешной вид, мистер Скотт.
— Шелл.
Видимо, она совершенно не представляла, какой у нее самой вид. Впрочем, она не видела себя со стороны.
— Мне пришлось держать при себе мой жетон и пистолет, — продолжала она, — иначе я не смогла бы произвести арест. И Чак их обнаружил. У него кончились все сигареты, и он полез в мою сумку, надеясь найти что-нибудь у меня. А вместо сигарет нашел совсем другое! Когда он выбежал к нам из клуба, у него в кармане был мой пистолет. Но до этого я с успехом его дурачила. — Она сделала гримасу. — Я даже позволила ему целовать меня, иначе было нельзя, но он ни разу... — Она запнулась. — Бог мой! — прошептала она. — Только что, перед тем как меня ударить, он сказал, что собирается сделать со мной... собирается меня... — Казалось, она не может выговорить, что именно, и сначала я даже не понял, что она имеет в виду. — Собирается... может, он...
И тут до меня дошло.
— Нет, нет! Я видел, как он вас ударил. А через две секунды я обрушился на него, как гром. Он не... он не... ну, словом, он не успел ничего такого.
Чувство огромного облегчения отразилось на ее лице, и она вздохнула. О господи, она глубоко вздохнула, и у меня отвалилась челюсть. То ли потому, что наш разговор принял такой оборот, то ли потому, что мы сидели так близко друг от друга, но только теперь она осознала, что Чак содрал с нее блузку.
Она тихонько ахнула и закрыла грудь руками, вспыхнув, и прошептав при этом:
— О, господи, боже!
Я усмехнулся: «Да, в самом деле».
Сегодня я столько раз рисковал, что решил пойти еще на один маленький риск. Сработало нормально.
— О, — сказала она, — о, Шелл.
С минуту ничего больше не случилось. Я был так близко, что мог коснуться ее, и мы смотрели друг на друга, откинув головы. Медленно, но это созрело. Не было никаких электрических искр, и земля не покачнулась и не разверзлась, нам просто стало жарче, чем в аду. Ее лицо смягчилось, я обнял ее за плечи и притянул к себе. Ее теплое дыхание коснулось моих губ, и я почувствовал, что сейчас растаю и просочусь сквозь землю.
А потом ее лицо придвинулось еще ближе, губы приоткрылись и коснулись моих, прильнули к ним, и она больше не прикрывалась руками, ей это было не нужно. Она была такая теплая и удивительная, лежа в моих объятиях, что мы оба стали фактически радиоактивны. Это длилось до тех пор, пока я не осознал, что мне следует сделать еще один обход с молотком в руках.
Как раз тогда, когда дело снова стало принимать интересный оборот, я услышал вой сирены, и среди деревьев вспыхнули и закачались лучи фар.