Я вдавил сигарету в стеклянную пепельницу.
— Что-нибудь еще можете рассказать?
— Да пожалуй, это все. Жизнь этого парня не была богата событиями.
Я поблагодарил его и ушел.
У стола администратора я остановился и поговорил с дежурным клерком. Он сказал, что Эллис явился где-то среди дня и поднялся к себе в номер. Вот и все, что я знал.
Из телефонной будки в вестибюле я позвонил Масси. Единственный номер телефона, указанный под этим именем, принадлежал его магазину в центре города, но там мне никто не ответил. Никто не ответил и в студии Филлсона, и у него дома. Пустота. Я решил во что бы то ни стало проверить студию Филлсона.
У себя в конторе я захватил фонарик и связку ключей, которые я собрал в процессе своих похождений. Может быть, это и не совсем законно, но все же лучше, чем взламывать замки, гораздо спокойнее и тише.
Я поставил свою машину позади здания и пошел по Бродвею. Дом, куда я направлялся, находился как раз на другой стороне Шестой. Я прошел между конторой по займам и агентством по продаже недвижимости, поднялся на один пролет и обнаружил дверь с надписью простыми жирными буквами: «С.А. Филлсон».
Третий ключ сработал. Я тихо проскользнул внутрь, удостоверился, что шторы опущены, и стал обшаривать вокруг своим фонариком. Помещение было явно оборудовано с комфортом: одна огромная комната, которая выглядела бы скорее как гостиная миссис Лоринг, чем как студия, если бы не крепкий запах застарелой масляной краски и скипидара, ударивший мне в нос. Вдоль стен стояли мольберты и подрамники с полузаконченными холстами, а на стенах висели по четыре или пять полотен с сюрреалистскими кляксами из сбесившихся квадратов и кругов.
Я быстро осмотрел холсты. Большей частью обнаженные фигуры, весьма противные, и несколько пейзажей и натюрмортов. Мебель, за исключением нескольких стульев с прямыми спинками и трех кожаных пуфов, состояла из роскошных мягких диванов и кресел, обитых материей в темно-красных и серых тонах. Толстый ворсистый ковер простирался от стены до стены, и я почти приготовился увидеть свору ирландских сеттеров, свернувшихся клубочком перед несуществующим камином. Ни стола, ни шкафов, ничего, в чем можно было порыться, хотя я не имел ни малейшего представления о том, что я ожидал бы найти, если было бы где искать.
Полдюжины растений в горшках темнели в полумраке, как миниатюрные деревья. Я провел по ним лучом своего фонарика и среди листьев одного заметил что-то белое. Я подошел и извлек маленький треугольник материи, ничего не означавший. Он немного напоминал половину игрушечного парашюта — мальчишкой я часто мастерил их из старого носового платка, четырех отрезков нитки и куска породы. Только этот выглядел, как три нитки, половина носового платка и никакого камня. Я сунул находку в карман.
Пятнадцать минут спустя осмотр студии был закончен. Я не нашел ничего, кроме запертой двери в глубине комнаты: открыть ее я не сумел. Я уже собирался уйти, послав все ко всем чертям, как вдруг фонарь на миг высветил что-то, втиснутое в щель между дверью и притолокой. Я нагнулся и посмотрел. Это был обрывок целлулоидной полоски, похожей на кинопленку.
Я осторожно вытянул его из щели и осветил фонарем: на меня смотрела стройная девушка, поднявшая руки над головой, как при исполнении национального валийского танца. Картинка была слишком мала, но то, что я мог разглядеть, было приятно. Похоже, что на танцовщице ничего не было, кроме собственной кожи и полоски ленты, — в общем, восхитительный лакомый кусочек. Я опустил ее в нагрудный кармашек, нежно похлопал по нему рукой, вышел из студии и запер за собой входную дверь.
Из аптеки на углу я еще раз позвонил в резиденцию С. А. Филлсона. Послушав некоторое время тихие гудки, я удостоверился, что ответа не будет, и дал отбой.
Выйдя из аптеки, я снова закурил, сел в свою машину и двинулся по Бродвею. Доехав до Второй улицы, я свернул влево и выехал на бульвар Беверли.
Сейбр-клуб находился примерно на милю дальше, чем Уилширский клуб. Это одно из тех маленьких интимных местечек, где вы знаете всех или никого.
Метрдотель, слишком гладкий, в безукоризненно сшитом на заказ костюме, приблизился и оглядел мою спортивную куртку и широкие брюки с таким видом, будто на мне был купальный халат. Я смотрел через плечо на маленькую танцплощадку, где блондинка с гибкой фигурой вбивала звук за звуком в микрофон, свисающий из парящего под потолком мрака.
— Меня здесь ждут, — сказал я метрдотелю. — Я пришел повидаться с другом.
Он взирал на меня с каменным лицом. Через его плечо я наблюдал за извилистой блондинкой. Ее легко можно было узнать, благодаря афишам, украшавшим вход. Вельма Бейл. И поет, как безумная, низким горячим голосом высокому тощему типу, сидящему за столиком у края площадки.
Я остановился у этого столика и посмотрел на высокого тощего типа. У него было треугольное лицо, сужающееся книзу, выгнутые брови и совершенно отсутствовал подбородок. В усах, над тонкой верхней губой, может быть и было десять волосков.
Я подсел к столу.
— Филлсон? — спросил я.
Он оторвал взгляд от Вельмы и посмотрел на меня.
— Извините.
— Филлсон? — повторил я.
— Ну, да. Это мое имя.
— Я — Шелл Скотт.
Он не моргнул и ресницей.
— И что?
— Я бы хотел поговорить с вами.
Он повернул голову и посмотрел на Вельму Бейл, а потом снова на меня.
— Конечно, — сказал он с легким раздражением. — Через несколько минут.
После чего все его внимание сосредоточилось на танцплощадке.
Вы бы его не осудили.
Я сам посмотрел туда же и понял его нежелание разговаривать в этот момент с кем-либо и о чем бы то ни было. Вельма перестала петь и скользнула по кругу в смутно голубом пятне света. Она двигалась с неторопливой свободной грацией дикого обитателя джунглей, и что-то звериное было в уверенных, чувственных колебаниях ее тела. Эта женщина была одета в серебристое платье с глубоким вырезом, которое облегало сладострастные изгибы ее тела, как второй покров из блестящего лака. Высокая, широкая в бедрах, узкая в талии, с полной, слишком полной грудью она двигалась, плавно изгибаясь, словно переливаясь из одного движения в другое под хрипловатые стенания саксофонов, ведущих причудливую мелодию над тяжелым ритмическим уханьем оркестра.