Вчера Джимми Рат подстерег Пита, когда тот был один, и потребовал, чтобы тот проиграл бега в четверг, то есть сегодня — за десять тысяч песо. Пит рассмеялся ему в лицо и ушел, и сообщил о предложенной ему взятке комиссии по конному спорту, а потом и мне. Но все это происходило без свидетелей, никто не смог бы подтвердить то, что сказал Пит, и таким образом у нас не было реальных доказательств. Очевидно, Рат теперь повторил свое предложение, но сделал это несколько другим способом.
— Как это было? — спросил я Пита. — Кто-нибудь видел, как он вас ударил?
— Нет, нет, конечно, нет! После четвертого заезда он загнал меня в укромный угол у конюшен и накинул еще пять к обещанным десяти. А потом сказал, что я должен либо проиграть, либо пенять на себя. Я послал его к... ну, вы знаете, куда. Вот тут он меня и ударил, а когда я пришел в себя, его и след простыл.
Елена гневно сказала:
— Им давно следовало бы что-то сделать с этим Ратом.
— Ага. — Насколько я мог заметить, «им» все чаще означало мне.
Но тут до меня дошло, что я все еще держу в руке жевательную резинку, и ее сахарная оболочка становится скользкой. Я сунул резинку в карман и посмотрел туда, где появился Рат. Его уже не было. Я знал, где он сейчас может быть: у Хэммонда вместе с двумя другими громилами.
Через несколько минут Пит ушел, а мы трое поднялись наверх, где были наши места и откуда открывался прекрасный вид на красивый, образующий овал, трек, обсаженный деревьями. До нас доносились обрывки разговоров, сотни реплик и непрерывный поток мужчин и женщин вокруг нас. Это было красивое и неописуемое зрелище, но мое внимание главным образом сосредоточилось на четырех людях, сидевших неподалеку от нас.
Это были Джимми Рат с двумя головорезами и Хэммонд, жирный затылок которого нависал над тугим воротником. То, что Рат сидел рядом с ним, лишний раз доказывало в моих глазах определенную роль Хэммонда в исходе состязания. Комиссия устроителей и полиция думали иначе. Чтобы изобличить Хэммонда, при том, что его поддерживал Вальдес, одних догадок и намеков было недостаточно.
Внезапно я отвлекся от Хэммонда. Что-то ползло по моей ноге, медленно и настойчиво. Я сидел рядом с Еленой, ее рука оказалась у меня на ноге, как раз над коленом, и ласково ее поглаживала.
Я повернулся и взглянул на ее лицо, на всю ее фигуру. На ней были серая юбка и розовый свитер, но даже в этой, полностью покрывающей ее одежде она выглядела почти неприлично. Даже саван выглядел бы на этом теле неприлично.
— Осторожно, бэби, — сказал я. — Еще две секунды и один дюйм, и я поскачу с веселым ржанием по треку вместе с лошадками.
Она улыбнулась, взметнув длинными ресницами.
— А я не хочу быть осторожной, — сказала она. — Ты слишком мало на меня смотришь. — Ее рука продолжала двигаться.
Я зашевелился. Я никогда не оставался с Еленой наедине, но знал, что если бы это когда-нибудь случилось, скучать бы мне не пришлось.
Я положил руку на ее плечо и сказал:
— Детка, ты хочешь, чтобы я упал, весь взмыленный?
— Да, — сказала она. — Что значит — взмыленный?
Вопрос в ее глазах исчез, теперь в них был только ответ. Я начал безбожно врать, объясняя ей, что это значит, но как раз в этот момент раздался высокий и звонкий звук рожка, и диктор сообщил, что лошади выходят на трек для пятого забега.
Елена убрала прочь руку, но я притянул ее обратно, и вот перед нами показались лошадки. Я увидел Пита — он был в костюме из красного и белого шелка и сидел на Джетбое — черном пятилетнем мерине с грациозными и чистыми линиями. Я ожидал, что Пит посмотрит в нашу сторону и кивнет нам, или помашет рукой, но он проскакал мимо, слегка наклонив вперед голову.
Я вспомнил, что не поставил на Джетбоя, поэтому я сошел вниз и купил в окошке два билетика на победителя по 50 песо каждый. Джетбой был одним из трех кандидатов на победу и сейчас имел больше шансов выиграть, чем двое его соперников. Когда бега начались, я вернулся на свое место. Я сел рядом с Еленой, сунул билетики в карман и мои пальцы наткнулись на что-то липкое. Это была жевательная резинка.
Я вытащил ее из кармана и хотел выбросить, но вдруг заметил, что там, где сахарная оболочка растаяла, виднелась как бы крошечная дырочка. Я искоса пригляделся к ней, поковырял в ней ногтем. Это действительно была дырочка, а в ней какой-то белый порошок. И вдруг меня словно ударило, и я вскочил на ноги вместе со всей толпой зрителей — только они, в отличие от меня, вопили, чтобы выразить свои чувства по поводу происходившего.
Лошади обежали один круг и снова появились как раз перед нами, и Джетбой на четыре длины отставал от лошади, бежавшей пятой. Обычно Пит был немного впереди, но сейчас он правил не так гладко, как всегда. Черт побери, я теперь знал, почему, и сердце мое тревожно забилось, когда он начал свой последний круг. Зрители повскакивали с мест, когда Джетбой вырвался вперед и оказался позади ведущей кучки. Я увидел, что Пит свесился с седла, потеряв свою обычную выправку — он совсем сейчас не походил на наездника, у которого за плечами 39 побед, а потом он попытался обойти передних, скакнув сбоку, и я стиснул кулаки и прижал их к глазам, чтобы не видеть, что будет. Он не сможет обойти их сбоку, слишком мало места, и ему это не удастся. Я закричал во всю силу своих легких, когда увидел, что Джетбой практически задел боком деревянную ограду. Кнут снова взметнулся и опустился, и все произошло в одну секунду.
Джетбой сделал скачок вперед, прямо на копыта бегущей впереди лошади, споткнулся и рухнул наземь. Я увидел, что Пит пролетел по воздуху, ударился об ограду — и среди внезапно наступившего молчания потрясенной толпы мне почудилось, что я услышал глухой звук его падения. Он упал на грязный трек, перевернулся и затих, в то время как та, первая лошадь, приближалась к финишу. Джетбой с усилием поднялся и галопом ускакал прочь.