Капитан Эймос Уэйд был тощий, почти мертвенно бледный коп, под чью юрисдикцию попадал Банко, также в его обязанности входила борьба с подрывной деятельностью и осуществление связи между полицейским департаментом и ФБР. Он откинулся в кресле и произнес:
— Пей свой кофе, Шелл. Этот тебя точно не убьет.
— Возможно, не в этот раз. — Я ожидал, пока судмедэксперт сообщит, что было в той, предназначавшейся мне чашке кофе. Я рассказал свою историю полиции и просматривал журнал с фотографиями преступников, пытаясь найти Донну или мистера Гордона, но пока безрезультатно. В основном, я просто убивал время, но при этом получал удовольствие от общения с Эймосом, с которым сблизился за последнее время. Один из моих лучших друзей, бывший репортер, писатель Джим Брэндон, писал книгу, в которой использовал фактический материал, полученный от Эймоса, и мы втроем часто собирались здесь поболтать. Джим Брэндон был высокий и худой, чертовски умный, внешне немного похожий на Уильяма Холдена. Джим мне не просто нравился, я им восхищался, потому что он был хорошим американцем, и работал на благо своей страны. Иначе говоря, он был активным антикоммунистом. Его книга была антикоммунистической, документальной работой.
Эймос Уэйд сказал:
— Эта Донна соблазнительная девчонка, так ведь?
— Чисто внешне. Я встретил ее в баре Пита прошлой ночью. Похоже, она знала, что я обычно зависаю там после того, как покидаю офис. Черт, мне казалось, что это я ее подцепил!
— Есть какие-нибудь идеи насчет того, что произошло?
— Только как, но не почему. Она наполнила обе чашки из термоса, затем вылила свою в аквариум. Поскорее бы пришел рапорт от судмедэксперта. Хотелось бы знать, как я должен был умереть.
Он ухмыльнулся.
— Безусловно, в страшных мучениях, в расплату за свои грехи.
— Безусловно, но на этот раз у них не выгорело. За последний год я вел два десятка дел. Возможно, с десяток парней имеет на меня зуб.
— Только что ты выполнил кое-какую работенку для Джима, не так ли?
— Да, пришлось слетать в Бостон. Вернулся как раз прошлой ночью.
— Как продвигается его новая книга?
— Хорошо. Он сказал мне, что собирается внести кое-какие изменения, но не очень занят, и зайдет сегодня днем. Мы договорились провести вместе почти полдня, так что, похоже, он близок к финишу.
Джим усердно трудился три года, по ночам и уик-эндам, и то, что удалось оторвать его от пишущей машинки хотя бы на воскресенье, было достаточным поводом для праздника.
Телефон Уэйда зазвонил. Он с минуту слушал, затем протянул мне трубку. Джексон, судмедэксперт, сообщил мне, что ему не удалось идентифицировать то, что было в кофе, но добавил:
— Что бы это ни было, оно бы тебя не убило, Шелл. Какой-то вид наркотика. Он должен был вырубить тебя на день. Мы дали немного мыши и морской свинке. Мышь сдохла, но свинка просто заснула. Никакого вреда для организма не нанесено.
Я поблагодарил Джексона и повесил трубку. Дело становилось все непонятнее.
Мои апартаменты находятся в голливудском отеле «Спартан». Я только что закончил чистить и смазывать мой «кольт-спешиал» 38-го калибра, так как мне казалось, что в ближайшее время он может пригодиться, когда в дверь позвонили. Было почти четыре часа дня, с минуты на минуту я ожидал Джима Брэндона, но я зарядил револьвер и защелкнул барабан, прежде, чем пойти открывать дверь, держа оружие в левой руке...
Все заняло не больше чем пару секунд, но их оказалось вполне достаточно. Я открыл дверь и увидел за ней парня, который направлял странно выглядящий пистолет в мою голову, рефлексивно я развернулся боком к двери.
Раздался приглушенный звук, но револьвер уже дергался у меня в руке. Я не осознавал, что поднимаю руку и нажимаю курок, но увидел, как парня отбросило, услышал удары пуль в плоть, когда они попадали ему в грудь. Я разрядил в него весь барабан.
Захлопали двери, люди выбегали в коридор, кричали женщины. Я стоял над трупом, дыша так, как будто пробежал милю. Пистолет лежал рядом с ним, и я его поднял. На дуло был присобачен самодельный глушитель — перфорированная металлическая трубка, набитая хлопковой тканью. Тут я ощутил жалящую боль в шее, дотронулся до нее рукой и увидел кровь. Кто бы ни отправил этого парня за мной, на этот раз они не пытались меня просто усыпить.
Вернувшись в свои апартаменты, я вызвал полицию. Джим так и не появился, я позвонил ему, но никто не ответил. Полицейские приехали и занялись своей работой, Джим все не показывался, так что по дороге в Отдел по расследованию убийств я остановился у его маленького домика на Рокледж-стрит.
На мой звонок в дверь никто не ответил. Дверь была незаперта и я вошел. Джим лежал в кровати, накрытый одеялом почти до груди, его рот был приоткрыт.
Я усмехнулся, встал рядом с кроватью, взял его за плечо и потряс.
— Вставай, ты, ленивый...
Я отдернул руку. Человеческая кожа не может быть такой холодной, по крайней мере, не у живых. В горле у меня пересохло.
— О, господи, — произнес я. — Нет, Джим...
Мне доводилось видеть много покойников, но я вышел из дома и простоял снаружи почти десять минут, прежде чем смог вернуться в спальню. Затем я внимательно все осмотрел. На маленьком ночном столике возле кровати Джима лежал пистолет, полностью заряженный. Он всегда держал его под рукой, но воспользоваться, когда пришло время, не сумел. Я посмотрел на маленький 32-й, легко уместившийся в моей ладони, и положил его в карман. Я сумею им воспользоваться.
В шкафу были кой-какие предметы женской одежды, но я опознал их, как принадлежащие невесте Джима, привлекательной рыжеволосой девушке по имени Гэйл Винтер. Они были помолвлены уже год. Гэйл прекрасно подходила Джиму. Она набирала для него чистовой вариант книги, готовила кофе, окружала любовью и заботой. Гэйл терпеливо ожидала свадьбы, но у Джима были другие приоритеты — свадьба должна была состояться только после выхода его книги в печать. У него были свои мотивы, не такие как у обычного автора. Джим был не просто бывшим репортером, он был еще и бывшим коммунистом. Вот так-то.
Я позвонил в Отдел по расследованию убийств и направился в здание суда. Я обыскал весь дом Джима, но не нашел никаких следов рукописи. Я имел хорошее представление о ее содержании, поэтому ехал в центр города не торопясь, размышляя о Джиме, о самой книге, о том, не из-за нее ли он был убит.
За годы до нашего знакомства, Джим работал репортером в одном из нью-йоркских ежедневников, тогда-то он и вступил в партию. Он был умный, трудолюбивый, с хорошо подвешенным языком, и его ячейка состояла из других репортеров, писателей, даже парочки радиокомментаторов. Они были сведущи в искусстве лжи, манипулирования словами и фактами, легко могли сделать черным серым, а иногда, когда все лжецы работали вместе, черное — белым.
Джим быстро делал карьеру в партии, а еще быстрее — писательскую. Приятели-коммунисты поддерживали его, хвалили его публикации, и когда он написал свою первую книгу, прокоммунистический роман, партийная клика рукоплескала и обеспечила ему солидные продажи.
Джим порвал с партией в 1945, сразу после разоблачений Дуклоса, подвергся стандартной обструкции, пошел в ФБР и предстал перед комитетом Конгресса. Теперь уже Джеймс Брэндон, который был белым, в одночасье стал черным. Следуя отработанной модели, его исключили из профсоюза, уволили с работы; он перебрался на побережье и начал писать свои, как он шутливо выражался, «разоблачения». В действительности же, он не шутил.
Книга рассказывала о мощной пропагандистской машине в Соединенных Штатах, в особенности о большом числе коммунистов в издательской индустрии. Упоминалась и его личная история, но в целом это было фундаментальное исследование, с указанием имен, дат, мест, цитатами из документов Конгресса и партийной литературы. Как говорил Джим, это будет серьезным ударом по промывателям мозгов.