Уже через полчаса секретарь держал в руках нужную карточку.
— Верно, был у нас в то время пациент с искалеченной рукой, подходящий под это описание. Однако он попал сюда не в результате автокатастрофы. И записан не как Льюис Толлман.
— А как он записан у вас? И с чем он сюда попал?
Он посмотрел в карточку:
— Мистер Артур Харрис. Пациент доктора Зерека. Доктор Зерек наш пластический хирург.
— Могу я поговорить с доктором Зереком?
Он покачал головой:
— Увы, сэр. Доктор Зерек умер несколько лет назад. Плохое сердце.
— Сердечный приступ? А когда именно это случилось?
— А почему... подождите секунду. — Он принес из другой комнаты журнал, полистал и нашел дату. Затем опасливо посмотрел по сторонам. — Странно, что вы спросили. Он умер меньше, чем через месяц после выписки мистера Харриса.
— Действительно, это странно.
На следующий день я вернулся в Лос-Анджелес. Когда я рассказал Джиму, что удалось выяснить, его лицо побелело. Он нервно облизнул сухие губы.
— Так оно и есть. Придется кое-что поменять... — Он помолчал. — Боже, я и представить не мог... Только не его...
Вот и все, что он сказал. Мы договорились провести вместе воскресенье, сегодняшний день — а теперь он был мертв. Если он успел внести какие-либо изменения в книгу, то я хотел знать, что именно. Возможно, Гэйл знает, она ведь все набирала.
Она жила в большом двухэтажном доме со своими родителями и братом-холостяком Фредом, который был на несколько лет старше. Фред встретил меня в дверях и провел в гостиную. Он присел на диване рядом с Гэйл, которая подняла на меня опухшие от слез глаза.
С трудом выговаривая слова, она ответила на мой вопрос:
— В этой книге рассказывается много о чем, Шелл. Много имен, досье, истории про коммунистов, занимающих влиятельные должности и тому подобное.
— Не помнишь ничего такого, что могло бы объяснить...
Она всхлипнула.
— Нет. У меня в голове все перемешалось, Шелл. Я никогда не набирала за раз больше чем несколько последовательных страниц. Что-то из середины, затем из конца, потом из начала... Я не знаю, все так перемешалось...
— Не помнишь имя Льюис Толлман?
— Звучит знакомо, но... нет.
Я посмотрел на ее брата.
— Фред, Джим когда-нибудь упоминал...
Он прервал меня, покачав головой:
— Я ничего не знаю об этих вещах. Да и не хочу ничего знать.
Я повернулся к Гэйл.
— А рукопись случайно, не у тебя?
— Нет, я набрала чистовик и вместе с копиями все отдала ему прошлой ночью.
— Ладно, книга хотя бы закончена, как ты считаешь?
Она прикусила губу.
— Да. Завершена. Я... никогда не забуду, что он сказал. Я отдала ему последние десять страниц, он крепко обнял меня и поцеловал. Все страницы смялись. — Две большие слезы скатились по ее щекам. — Джим выглядел таким счастливым. Он сказал: «Любимая, теперь все. Ч...что ты скажешь, если мы поженимся?» — Она зарыдала, опустила голову и закрыла лицо ладонями, плечи вздрагивали. Фред положил руку ей на плечо. Я поднялся и вышел.
Барни Гудман открыл входную дверь своего модернистского дома в пригороде Голливуда, улыбнулся своей фирменной теплой улыбкой и предложил мне войти. Покинув Гэйл, я позвонил Гудману и попросил о встрече. Я не хотел вдаваться в детали по телефону.
Он крепко пожал мне руку и одарил своей мальчишеской улыбкой.
— Рад вас видеть, мистер Скотт. Вы первый частный сыщик, с которым я знаком. Надеюсь, ваше расследование не касается меня?
— Нет. Я здесь, чтобы узнать, не передавал ли вам еще Джим Брэндон свою рукопись.
Мы прошли в маленькую обшитую панелями комнату и он указал мне на одно из двух, стоящих рядом, глубоких кожаных кресел. Когда мы уселись, он весело ответил:
— Еще нет, но я ожидаю, что вскоре ее получу. Возможно, завтра-послезавтра.
— Джим мертв, — сказал я. — И рукопись куда-то пропала. Я надеялся, что он уже передал...
Гудман вскочил на ноги и уставился на меня:
— Мертв? Как, не может быть... Он... рукопись пропала? Что вы имеете ввиду?
Мне показалось, что он чересчур уж шокирован, но возможно он слишком опечалился смертью Джима. Я сказал:
— Просто, она до сих пор не найдена.
— Должно быть, он ее где-то спрятал. Вы ведь знаете, это настоящий динамит. Джим долго искал издателя, но никто кроме меня за это не взялся. Нельзя их винить; он был уверен, что и сам он, и его издатель будут обвинены в клевете. Возможно, я дурак, что согласился. — Он выпрямился и развел плечи. — Но кто-то должен был попытаться. — Свет заблестел на густых волосах Гудмана, бросив тень на его костлявое лицо. Он был похож на Вашингтона, пересекающего Делавэр, и я предположил, что он сможет пройти в Сенат, не поцеловав ни одного сопливого ребенка. Но он испортил все впечатление, добавив: — Известность такого сорта стоит дороже миллиона долларов.
Через мгновение он опустил взгляд на меня и медленно спросил:
— Джим действительно умер?
— Да. И рукопись исчезла. Кроме меня только его невеста и капитан Эймос Уэйд заглядывали в нее. Но никто из нас понятия не имеет, где она.
— Жаль. Я полагаю, они знают, что вы здесь?
— Нет, я поговорил с невестой Джима, затем решил проверить у вас. — Я замолчал. Какого черта Гудман поинтересовался, знают ли они, где я? Никто не знал, если подумать об этом.
— Как умер Джим? — спросил он меня.
— Похоже, что из-за сердечного приступа...
— Умер, — произнес он. — Как ужасно!
— Еще хуже. Он был убит.
Он тупо посмотрел на меня.
— Убит? Но вы сказали...
— Это только выглядит, как сердечный приступ. Капитан Уэйд сказал мне, что этот способ уже применялся дважды при убийствах комми. — Я продолжал говорить, но размышлял о другом. Когда я беседовал с Джимом в пятницу, он сказал: «Придется кое-что поменять...» Я решил, что он говорит о книге. Но что, если он имел ввиду издателя?
Я почувствовал, как мое сердце колотится все сильнее и сильнее. Стараясь выглядеть безмятежным, я продолжал:
— Как бы то ни было, он мертв. Вы все еще собираетесь издать его книгу? Если получите рукопись?
— Изд... Конечно, но ведь... если она будет найдена, естественно, я издам ее.
— Почему я, собственно, спрашиваю... Мы с Джимом были очень близки. Месяц назад он сказал, — я бессовестно лгал, — что передаст оригинал, черновики или что-то в этом роде, мне. Я не знаю, когда точно, но Джим сказал, что устроит так, чтобы я получил их, если с ним что-нибудь случится.
— Отлично! Мистер Скотт, отдайте их мне, и вы можете быть уверены, что я прослежу, чтобы они будут опубликованы.
— Я рассчитываю получить черновики через день-два. Я принесу их вам как только мы с Эймосом Уэйдом и Отделом по расследованию убийств внимательно их изучим.
Гудман ходил по ковру взад-вперед, держа правую руку в кармане.
— Нет, — произнес он. — Лучше, если вы принесете их сразу сюда. Я... по правде говоря, вам это не понравится, но... несколько местных офицеров полиции упоминаются в этой книге. Я не видел рукописи, но слышал об этом от Джима, — его лицо побагровело. — Я не знаю, кто именно — он скрывал имена. Но слишком много невинных репутаций может быть погублено. Может и к лучшему, если рукопись пропадет, если, впрочем, этого еще не произошло. Вы принесете ее сюда. К черту, я ее издам. Это меньшее, что мы можем сделать для Джима.
Он был действительно сильно взволнован.
Я медленно произнес:
— Я не смогу этого сделать. Мне бы хотелось, но предварительно она должна быть внимательно проверена. Очень важно узнать, кто...
Он повернул лицо ко мне:
— Это книга важна сама по себе! Вы принесете ее мне! Это слишком важно! — он направил на меня левую руку, руку, сжатую в кулак, оттопыренный мизинец указывал прямо на меня.
Я наполовину ожидал этого, и пытался развязать ему язык, чтобы укрепить свои подозрения, но все равно был настолько потрясен, что проговорился:
— Льюис Толлман!
Еще до того, как я произнес фамилию, его правая рука появилась из кармана, сжимая короткоствольный пистолет. Я уже поднимался из кресла, рука метнулась за револьвером под пиджак, но он меня поимел.