– И тебе привет.
Материня скользнула в сторону.
– Долго не задерживайся, Крошка. Его нельзя утомлять.
– Не буду, Материня.
– До свиданья, мои дорогие.
– Когда в моей палате приемные часы? – спросил я.
– Когда она разрешит.
Крошка стояла, уперев кулаки в бедра, и разглядывала меня. Впервые за все время нашего знакомства она была отмыта дочиста: щеки еще розовые от щетки, пышные волосы – может, она и впрямь будет хорошенькой лет через десять. Одета она была как обычно, но одежда выглядела свежей, все пуговицы на месте и дыры искусно заделаны.
– Так-так, – сказала она, вздохнув. – Похоже, что тебя еще можно будет не выбрасывать на свалку.
– Я-то в кондиции. А ты как?
Крошка сморщила носик:
– Слабый укус мороза. Ерунда. А вот ты разваливался на части.
– Ну да?
– Не могу подробно описать твое состояние, потому что для этого придется употреблять слова, которые мама сочла бы «неженственными».
– А к этому мы очень непривычные.
– Не язви. Все равно не умеешь.
– А ты не позволишь попрактиковаться на тебе?
Крошка собралась уже было ответить в свойственной ей манере, но, запнувшись вдруг на полуслове, улыбнулась и подошла поближе. На один неловкий момент мне даже показалось, что она хочет меня поцеловать. Но она только расправила простыни и сказала серьезно:
– Да нет, умеешь, и еще как. Ты можешь язвить, быть противным, жестким, и ты можешь ругать меня и как угодно наказывать, и я даже не пикну. Да что там, я готова спорить, что ты сможешь даже поспорить с Материней.
Поспорить с Материней? Я не мог даже представить себе, что у меня может возникнуть подобное желание.
– Какая ты стала благонравная, – улыбнулся я, – нимб прямо так и светится.
– Если бы не ты, мне и вправду пришлось бы обзаводиться нимбом. Или, что более вероятно, узнать, что недостойна его.
– Да? А я помню, что кто-то росточком с тебя нес меня по туннелю почти как куль с углем.
– Это неважно, – увильнула она от ответа, – важно то, что ты установил маяк.
– Что ж, останемся каждый при своем мнении. Однако там было холодно. – Я решил сменить тему, потому что нам обоим стало неловко. Ее слова о маяке кое-что мне напомнили. – Крошка, а куда мы попали?
– То есть как – «куда»? Мы в доме Материни, – оглянувшись, она добавила: – О, я совсем забыла, Кип, это вовсе не твоя…
– Знаю, знаю, – отвечал я нетерпеливо, – это имитация. Сразу видно.
– Сразу? – расстроилась Крошка. – А мы так старались.
– Да нет, получилось просто здорово. Не представляю даже, как вы сумели добиться такого сходства.
– У тебя очень хорошая память, Кип. Ты фиксируешь подробности, как фотоаппарат.
И наверное, эти подробности сочились из меня, как из дырявого мешка, добавил я про себя. Хотел бы я знать, что я еще наболтал в присутствии Крошки. Я даже спросить ее об этом постеснялся – должна же быть у мужчины своя личная жизнь.
– И тем не менее – это имитация, – продолжал я вслух. – И я знаю, что мы в доме Материни, но не знаю, где этот дом.
– Но ведь я говорила тебе, – вытаращила глаза Крошка. – Может, ты не расслышал? Ты был очень сонный.
– Да нет, расслышал, – сказал я с усилием. – Кое-что. Но не понял. Мне показалось, будто ты сказала, что мы летим на Вегу.
– Думаю, что в наших каталогах это место называется «Вега-пять». Но они здесь зовут его… – Крошка запрокинула голову и воспроизвела звук, напомнивший мне тему вороны из «Золотого Петушка». – Но это я не могла тогда произнести. Поэтому сказала тебе «Вега», что было ближе всего к истине.
Я снова попытался сесть, и снова не смог.
– Вот это да! Стоит перед тобой человек и сообщает, что мы на Веге! То есть, я хочу сказать, на одной из ее планет!
– Но ведь ты не предлагал мне сесть!
Я пропустил мимо ушей этот «крошкизм», потому что смотрел на «солнечный свет», льющийся в окно.
– Это свет Веги?
– Нет, это искусственный свет. Настоящий яркий свет Веги выглядит призрачным. Вега ведь в самом верху диаграммы Герцшпрунга-Рессела[12], если ты помнишь.
– Да? – Спектрального класса Веги я никогда не знал. Как-то не думал, что он может мне пригодиться.
– Да. Будь очень осторожен, Кип, когда начнешь ходить. За десять секунд можно схватить больше загара, чем за всю зиму в Ки Уэсте[13], а десяти минут достаточно, чтобы зажариться насмерть.
Сдается мне, что у меня есть особый дар попадать в трудные климатические условия. Интересно, к какому спектральному классу относится Вега? Класс «A»? Или «B»? Наверное, «B». Из классификации я помнил только, что она большая и яркая, больше Солнца, и очень красиво смотрится в созвездии Лиры[14]. Но как, во имя Эйнштейна, мы попали сюда?
– Ты случайно не знаешь. Крошка, как далеко от нас Вега? То есть, как далеко от нас Солнце, я хотел сказать.
– Знаю, конечно, – фыркнула она презрительно. – В двадцати семи световых годах.
Ничего себе!
– Крошка, возьми-ка мою логарифмическую линейку. Ты умеешь ею пользоваться? А то меня руки не слушаются.
– Зачем тебе линейка?
– Хочу вычислить расстояние в милях.
– Я тебе без линейки вычислю.
– С линейкой и быстрее, и точнее. Слушай, если ты не умеешь ею пользоваться, то скажи, не стесняйся. Я в твоем возрасте тоже не умел. Я тебя научу.
– Вот еще! – возмутилась Крошка. – Конечно, умею! Что я, дурочка, по-твоему? Просто я и так считать могу. – Губы ее беззвучно зашевелились: – 159 000 000 000 000 миль.
Я припомнил, сколько миль в световом году, и наскоро прикинул цифру в голове… Да, слишком много ночей, слишком много долгих-долгих миль…
– Похоже, ты права, – сказал я.
– Конечно, права, – ответила Крошка. – Я всегда права!
– Вот это да! Ходячая энциклопедия с косичками!
Крошка всхлипнула:
– Я же не виновата, что я гений.
Это заявление открывало широкие возможности, и я уже собирался ткнуть ее носом кое-куда, но вовремя заметил, как она расстроилась.
Я вспомнил слова отца: «Некоторые люди пытаются доказать, что „среднее“ лучше, чем „самое лучшее“. Им доставляет удовольствие подрезать крылья другим, потому что они бескрылы сами; они презирают интеллект, потому что напрочь его лишены». Тьфу!
– Извини, Крошка, – попросил я смиренно. – Конечно, ты в этом не виновата. Так же, как я не виноват в том, что я не гений, или в том, что я большой, а ты маленькая.
Она повеселела.
– Пожалуй, я снова начала выпендриваться. – Она покрутила пуговицу. – Или просто решила, что ты меня понимаешь… Как папа.
– Ты мне льстишь. Сомневаюсь, чтобы я был способен тебя понимать, но теперь, по крайней мере, буду стараться.
Она все крутила пуговицу.
– Ты ведь и сам очень умный, Кип. Но ведь ты не можешь этого не знать?
– Будь я умный, попал бы я сюда? – усмехнулся я. – Слушай, Крошка, ты не против, если мы все же проверим цифру на линейке? Из чистого любопытства.
Еще бы – за двадцать семь световых лет и Солнца не увидишь. Звезда-то, прямо скажем, довольно заурядная.
– Видишь ли, Кип, от нее не очень-то много прока, от этой линейки.
– Что? Да это лучшая линейка, которую вообще можно купить…
– Кип, прошу тебя! Это же не линейка, это просто часть стола.
– Вот как? – Я был обескуражен. – Извини, совсем забыл. Слушай, а этот холл за дверью, он, наверное, простирается не очень далеко?
– Оформили только ту часть, которую видно с твоей кровати при открытой двери. Но, будь у нас достаточно времени, мы и линейку бы сделали. Они в логарифмах разбираются, и еще как!
«Достаточно времени». Вот что меня беспокоило.
– Крошка, но как долго мы летели сюда?
Двадцать семь световых лет, надо же! Даже со скоростью света… Что ж, путешествие по законам Эйнштейна может показаться быстрым мне, но не Сентервиллю. Отец к тому времени может уже умереть! Отец ведь старше мамы, старше настолько, что годится мне в дедушки.
И еще двадцать семь лет на обратный путь… Ему уже будет за сто лет; даже мама может уже умереть к тому времени.
12
Диаграмма Герцшпрунга-Рессела выражает связь между светимостью и температурой звезд. На этой диаграмме близкие по физическим свойствам звезды занимают отдельные области: сверхгиганты, гиганты, субгиганты, звезды главной последовательности: субкарлики, карлики и белые карлики.
14
Вега (Альфа Лиры) – звезда спектрального класса B, нулевой звездной величины, одна из самых ярких звезд Северного полушария неба. Вега, Денеб и Альтаир образуют так называемый большой летний треугольник и хорошо видны летом.