– Ничего, обойдусь.
– Я его вообще никогда не пью – хочу вырасти. Ешь!
Запах был восхитителен.
– А где твой завтрак, Крошка?
– Я уже поела несколько часов назад. Но я буду следить за тобой и одновременно с тобой глотать.
Вкус еды казался мне странным, но вообще-то как раз то, что доктор прописал, да так оно, наверное, и было. Давно я не получал от еды такого удовольствия.
Наконец, я сделал паузу, достаточную, чтобы сказать:
– Надо же, нож и вилка!
– Единственные на планете, – ответила Крошка. – Мне надоело есть пальцами, а их приборы для нас неудобны. Я нарисовала картинки. Этот прибор мой, но тебе мы тоже закажем.
На подносе лежала салфетка – из того же войлокоподобного материала. Вода на вкус казалась дистиллированной. Но мне было все равно.
– Крошка, а чем ты меня так здорово побрила без единой царапинки?
– Маленьким таким приборчиком, пустым внутри. Не знаю для чего он предназначен здесь, но если ты запатентуешь его дома – станешь миллионером. Доедай тост.
– Больше не могу. – А я-то думал, что съем все до последней крошки.
– Ну, ладно, тогда я доем. – Зацепив тостом немножко масла и проглотив его, она заявила: – Я пошла.
– Куда?
– Надевать скафандр. А потом поведу тебя гулять. – Крошка исчезла.
За исключением части, видимой с моей кровати, холл вовсе не был похож на мой дом, но, как и дома, дверь налево вела в ванную. Ее и не пытались имитировать под земную, все освещение и сантехника были веганские, но оказались очень удобными.
Я проверял Оскара, когда вернулась Крошка. Если они и впрямь срезали с меня скафандр по кускам, то восстановили его просто изумительно, исчезли даже те заплатки, которые ставил когда-то я. И они вычистили скафандр так тщательно, что внутри даже не осталось никаких запахов. Скафандр был в отличной форме и имел трехчасовой запас воздуха.
– Ты отменно выглядишь, дружище.
«В лучшем виде, обслуживание здесь на высоте».
– Это заметно.
Подняв голову, я увидел Крошку, уже одетую в свой «весенний туалет».
– Крошка, а без скафандра здесь гулять нельзя?
– Можно. Тебе достаточно надеть респиратор, козырек от солнца и темные очки.
– Ты меня убедила. А где же мадам Помпадур? Как ты всунула ее под костюм?
– Всунуть нетрудно, только она выпирает немножко. Но я оставила ее в своей комнате и велела ей хорошо себя вести.
– И как, есть надежда?
– Сомнительно. Она вся в меня.
– Где твоя комната?
– Рядом. Это единственная часть дома, где созданы земные условия.
Я начал влезать в скафандр.
– Слушай, а радио в твоем балахоне есть?
– Есть все то же самое, что у тебя, и даже больше. Ты не заметил перемен в Оскаре?
– Каких перемен? Я заметил, что он починен и вычищен; а что они с ним сделали еще?
– Так, пустячок. Лишний переключатель на рации. Нажмешь и можешь говорить с теми, у кого нет радио, не напрягая голосовых связок.
– Что-то не вижу динамика.
– Они не любят неуклюжих и громоздких приборов.
Я заглянул в Крошкину комнату, когда мы проходили мимо. Она не была выдержана в веганском стиле; я ведь достаточно насмотрелся местных интерьеров по стерео. Не была она и копией ее комнаты на Земле – если, конечно, ее родители люди здравомыслящие. Не знаю даже, как описать ее – стиль «мавританский гарем», что ли, в воображении сумасшедшего короля Людвига, вперемежку с Диснейлендом.
Но от комментариев я воздержался. Наверно, Материня хотела предложить ей комнату, копирующую ее собственное жилище дома, так же, как и мне, но Крошка не упустила возможности дать своему сверхплодотворному воображению развернуться вовсю.
Сомнительно, конечно, чтобы ей удалось провести Материню хоть на секунду. Та, вероятно, снисходительно чирикнула, и дала Крошке покапризничать.
Дом Материни был меньше Капитолия нашего штата, но ненамного; семья ее насчитывала то ли десятки, то ли сотни родственников – слово «семья» имеет здесь более широкий смысл, чем у нас, учитывая их очень сложные взаимоотношения. Малышей на нашем этаже не встречалось, и я знал, что их держат подальше от «страшил». Все взрослые здоровались со мной, справлялись о здоровье и поздравляли с выздоровлением, я только и делал, что отвечал «спасибо, прекрасно, лучше не бывает».
Каждый из них знал Крошку и мог прочирикать ее имя.
Мне показалось, что я узнал одного из своих врачей, но толком среди веганцев я мог узнать лишь Материню, профессора Джо и главврача, а они нам не встречались.
Мы шли дальше. У Материни был типичный веганский дом – круглые мягкие пуфики в фут толщиной и фута четыре диаметром, используемые как стулья и кровати; голый пол, чистый и пружинящий под ногами; мебель по большей части расположена на стенах, куда можно вползти: цветы, неожиданно встречающие тебя здесь и там, как будто на дом надвигаются джунгли.
Пройдя сквозь ряд параболических арок, мы вышли на балкон. Ограждения на нем не было, а лететь до площадки под ним – футов семьдесят пять. Я остался у стены и в который раз пожалел, что у Оскара нет окошка под подбородком. Крошка подошла к краю, схватилась рукой за стройный столбик и высунулась наружу.
– Иди посмотри!
– Еще шею сломаю. Может, ты меня подстрахуешь веревкой?
– Что, высоты испугался?
– Я ее всегда боюсь, когда не вижу, куда ступаю.
– Так возьмись за мою руку и держись за столб.
Я дал ей подвести меня к столбу, затем выглянул наружу.
Передо мной лежал город в джунглях. Сочная темная зелень заполняла все пространство и так перепуталась, что я не мог отличить деревья от кустов. Местами зеленое море разбивали островки зданий – таких же больших, как то, в котором находились мы, или еще больших. Дорог не было видно; в городах веганцы прокладывают дороги под землей. Но многие передвигались по воздуху с помощью очень легких индивидуальных летательных аппаратов, взлетая и садясь как птицы на балконы, подобные тому, на котором стояли мы.
Увидел я и настоящих птиц, стройных, длиннотелых и ярко раскрашенных, с двумя парами крыльев тандемом, что казалось нелепым с точки зрения аэродинамики, но вполне, видимо, устраивало их.
– Полезем на крышу? – предложила Крошка.
– А как?
– Через люк.
Наверху виднелся люк, к которому вели расположенные винтовой лестницей легкие кронштейны, которыми наши хозяева пользуются как ступеньками.
– А настоящей лестницы здесь нет?
– С другой стороны, но обходить далеко.
– Боюсь, что эти ступеньки меня не выдержат. Да и вряд ли я пролезу в люк в Оскаре.
– Не канючь, – и Крошка цепко, как мартышка, полезла вверх.
Я следовал за ней как усталый медведь. Кронштейны, несмотря на кажущуюся хрупкость, оказались прочными, и отверстие люка оказалось достаточно большим.
Высоко в небе сияла Вега.
Под тем углом, под которым мы ее видели, она казалась размером с наше Солнце, что было вполне естественно, поскольку планета отстояла от нее намного дальше, чем Земля от своего светила. Но очень уж Вега яркая, свет слепил глаза, несмотря на поляризатор. Пришлось отвернуться и подождать, пока глаза не привыкли, а поляризаторы не отрегулировались, прежде, чем я снова смог нормально видеть. Голова Крошки, казалось, скрылась под баскетбольным мячом из полированного хрома.
– Ты еще там? – спросил я на всякий случай.
– Конечно, – ответила она, – и мне этот свет смотреть не мешает. Красивый отсюда вид. Он тебе не напоминает вид Парижа с Триумфальной арки?
– Не знаю. Я ведь никогда не путешествовал и нигде не бывал.
– Только бульваров, разумеется, здесь нет. А вон кто-то садится на нашу крышу.
Я обернулся в ту сторону, куда она показывала – ей-то все было видно, а мой обзор ограничивался шлемом. Пока я успел повернуться, веганец уже был подле нас.
– Здравствуйте, дети!
– Привет, Материня, – Крошка, обняв Материню обеими руками, подняла ее.