– Гликерия? Древнее имечко. Ей самой-то сколько лет?
– Сорок пять.
Розалия покосилась на невестку.
– А что, мне нравится. Женщина-телохранитель. Оригинально.
– Более того, – продолжал Павел, – Гликерия целиком и полностью отвечает всем вашим требованиям. Один только рост чего стоит. Под метр восемьдесят вымахала.
– Пиши ее координаты, сегодня же с ней свяжусь.
Павел замялся.
– Есть один нюансик. Гликерии лучше не звонить, а нанести визит непосредственно домой.
– Почему?
– Она последнее время чуточку не в форме. Нет, нет, сноровку она не растеряла, напротив, любому мужику фору даст, просто уже год, как Гликерия не работает. Короче… Хм… Да вы сами все увидите. Поезжайте к ней. И не забудьте сказать, что вас прислал Павел.
Накорябав на клочке бумаги домашний адрес Гликерии, коротышка убежал восвояси.
Розалия взяла листок и прочитала:
– Гликерия Модестовна Шухеровская. Н-да, мне уже страшно. Как считаешь, стоит к ней тащиться или плюнуть?
Ката пожала плечами.
– Решать вам, мое мнение вы уже слышали. Лично я…
– Хватит пищать! Едем! Будь что будет.
Гликерия Модестовна проживала в Северном округе столицы в блочном доме на пятом этаже.
Оказавшись в темном подъезде, Розалия наткнулась на ведро с краской.
– Какая сволочь краску на дороге оставила?
– Я, – послышался сиплый голос.
– Кто это сказал?
– Я.
– Кто я?
– Михалыч. – На лестнице появился тщедушный дядечка в перепачканной краской спецовке. – Ремонт в подъезде, вы, бабоньки, осторожней тут. Не замарайтесь.
Катка сделала два шага вперед и, споткнувшись о банку, рухнула на пол.
– Ну я же предупреждал, – забормотал Михалыч.
– Почему у вас так темно и зачем вы повсюду расставили банки и ведра?
– Так ремонт у нас.
– Ремонт, – передразнила Ката, растирая колено.
Розалия едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться в голос.
– Вам смешно? Может, поделитесь, что именно вас так развеселило?
– Прости, детка, но ты так забавно шмякнулась. Прям как… – закончить свекровь не успела.
Сработал закон бумеранга. На второй ступеньке Розалия Станиславовна оступилась и приземлилась на то самое место, где минуту назад растянулась невестка.
Михалыч почесал небритую щеку.
– А вы, бабоньки, случаем, не подшофе, а? Чегой-то вас ноги не держат?
– Я тебя сейчас в асфальт закатаю! Где у вас тут ДЭЗ? Я напишу жалобу! Ремонтники, мать вашу! Понаставили. Ката, прекрати ржать.
– Вы сами…
– Я сказала, прекрати! Михалыч, хрыч старый, чего уставился, подай девушке руку.
Михалыч закивал и бросился к Катке.
– Вот тебе моя рука, доча.
Копейкина замерла. А Розалия завизжала.
– Мне руку давай. Мне! Я девушка, а не она.
Михалыч шмыгнул носом.
– Да вы точно подшофе. Не иначе как пол-литру оприходовали.
Высказав мужику все, что она о нем думает, Розалия подлетела к лифту и надавила на кнопку.
– Третий день лифт не работает, – спокойно молвил Михалыч. – Пешочком топайте.
– Кретинский дом! Кретинский лифт! Кретинская лестница! Дернул черт сюда притащиться. Ненавижу!
Остановившись у нужной квартиры, Розалия поправила прическу и лишь потом коснулась звонка.
На трель отозвались не сразу. Прошло минуты полторы, прежде чем дверь распахнулась и Ката увидела высокую улыбающуюся женщину.
– День добрый.
– И вам, и вам, – отозвалась незнакомка.
– Гликерия Модестовна? – прогрохотала Розалия.
Женщина сморщилась, будто ее заставили выпить литр белизны.
– Да как вы могли?! – в сердцах воскликнула она. – Я? Модестовна? Побойтесь бога.
– Но нам дали этот адрес? Неужели Пашка перепутал?
– Адрес верный. – Дама посторонилась. – Только я не Гликерия. У нас коммунальная квартира. Дверь Шухеровской последняя по коридору.
– А она сейчас дома?
– Дома, – хмыкнула тетка. – Где ж ей еще быть.
Потопав по длинному коридору, Ката услышала:
– Стучите громче, иначе Модестовна не услышит.
– У нее проблемы со слухом?
– Ага. Со слухом.
Ничего не понимая, Розалия Станиславовна начала тарабанить в дверь кулаком.
Некоторое время из комнаты не доносилось ни звука, а затем что-то упало, разбилось, и послышались неторопливые шаги.
Обшарпанная дверь открылась. У Катки подкосились ноги, во рту пересохло, и вообще ей на секунду показалось, что сейчас настанет конец света.
Гликерия Модестовна напоминала Годзиллу. Павел слукавил, сказав, что дамочка вымахала до ста восьмидесяти сантиметров. Рост Шухеровской приближался к отметке два метра. Мужеподобное квадратное лицо наводило ужас. Широченные плечи едва помещались в дверном проеме.