- Ну и что?
- Вырастешь - поймёшь. И тоже будешь пудриться.
- Я что, девчонка? - обиделся младший брат.
- Спроси Лоренцо, сколько пудры он покупает.
Пока Джулиано стоял перед туалетным столиком, как громом поражённый, Бьянка навела порядок, расставив все баночки по размеру. Румяна пошли вторым рядом. Не добившись иных объяснений, мальчик ушёл размышлять.
Старшая из девиц Медичи взяла зеркало и печальным вздохом поприветствовала своё отражение. Сколько здесь труда для цирюльников и парфюмеров. Но именно тяжким трудом искупаются прегрешения, за которые она наказана смуглой кожей и чёрными волосами. И здесь ей в помощь добродетель прилежания, которой начисто лишена Мария, что ровным счётом ничего не желает делать со своей цыганской шевелюрой.
- Как?! Ты до сих пор не готова? - предмет её мыслей предстал перед ней во плоти - точнее, зашёл со спины и порядочно напугал.
- Мария! Зачем так красться?! Мне нужно привести себя в порядок!
- Зачем, если мы собираемся стащить наряды у служанок?
- Там будут сплошь дети зажиточных крестьян, уж они-то разрядятся в пух и прах, будь уверена. Я не собираюсь рядом с ними выглядеть замарашкой.
Авантюра сестёр заключалась в том, чтобы сбежать на танцы, которые сельская молодёжь устраивала каждое воскресенье - после мессы. Бьянка, Мария и Лукреция молились в домовой церкви, но веселиться предпочли вместе со всеми.
Теперь они спорили, покинуть виллу через дверь или через окно. Лукреция-младшая вовремя напомнила, что их покои находятся прямиком над родительской спальней. Бьянка напомнила, что отец с беглецами не церемонится. Побеждённой Марии пришлось довольствоваться чёрным ходом.
Вечно эта Бьянка оказывается права. Между прочим, она, Мария, гораздо быстрее соображает, и с танцами это была её затея, и танцует она лучше. Бьянка манерничает и постоянно поправляет рукава, как будто все булавки растеряла - у неё, у Марии, природная лёгкость движений. У ней врождённое чувство ритма. И она лучше всех во Флоренции танцует тарантеллу. Не раз городская стража расспрашивала у зевак на празднике, что это за цыганка выплясывает на площади. А когда узнавала синьорину Медичи, со всеми почестями препровожала в палаццо на улице Виа-Ларга и долго беседовала с родителями о том, что давно пора спасти себя и дочь от позора и девушку замуж. Потом Мария, будучи под домашним арестом, рыдала сутки напролёт и каждого входящего встречала воплем "Что я вам сделала?!" и неким летящим предметом утвари. Друзья собирались её вызволять - но их постигало разоблачение и пресловутый домашний арест, улицы Флоренции пустели, потому что самые весёлые их обитатели пребывали под замком, но на третий-четвёртый день отец обычно сдавался, объясняя, что не в состоянии выносить вопли и стоны за стенкой, как будто там практикует палач, - и всё начиналось сначала.
Дождавшись наконец, когда Лукреция сама уложит косы, сёстры кивнули друг другу и осторожно, гуськом, с туфлями в руках, минули спальню родителей. Мать писала какие-то письма под диктовку отца. Оба казались слишком увлечены, чтоб обратить внимание на то, что происходит за приоткрытой дверью.
- Как ни пробирайся, мимо не пройдёшь, - шёпотом проворчала Лукреция-младшая.
- Стратегическая позиция, - отозвалась Бьянка, замерев над скрипнувшей половицей.
- Он будто нарочно выбирает такие комнаты, - посетовала Мария. - Что в Кафаджоло, что дома, что здесь. Все дороги ведут в Рим...
- Тс-с-с, - прервала её Бьянка, и процессия на цыпочках вновь тронулась с места.
В гостиной дедушка спорил о влиянии Платона на Плутарха - или наоборот? - с нотариусом Винченцо, Марсилио Фичино - врачом и переводчиком - и каким-то греком. Восточные соседи частенько встречались теперь даже в деревнях.
Здесь можно было не красться.
Под чёрной лестницей они передохнули и обулись. Сверху, чуть ли не с самого чердака, голос художника нагло настаивал:
- Выходи за меня, Леонелла!
- Мне-то лапшу не вешай на уши, - нараспев отвечал голос куртизанки. - Я знаю, ты женат. На какой-то беглой монашке.
- Она вернулась обратно в монастырь. А если один из супругов ушёл в монастырь, значит второй считается свободным, - запальчиво продолжал фра Филиппо.
- Так она от тебя сбежала? Может, и я не продержусь?
- Ты же совсем другая. Мы подходим друг другу, я вижу. Может быть, это судьба?
- Мы будем впроголодь жить.
- Я небогат и не скрываю этого. Но мы будем жить в любви, я обещаю.
- В любви? Мне этого добра навалом, да его ведь на хлеб не намажешь.
- Я что-нибудь придумаю.
- О да. Ты у нас тот ещё затейник.
- Я серьёзно, Леонелла! Будь моей. Женой.
Что-то глухо стукнуло: видимо, влюблённый рухнул на колени перед предметом своих мечтаний.
- Кого-то ждут вселенские страдания, - сквозь зубы протянула Лукреция.
Сёстры как можно тише прыснули в кулак - и как можно скорее бросились на свободу, от которой их отделяли каких-то несколько шагов - да порог чёрного хода.
Держась за руки, девушки взбежали по склону холма. Сытая после дождей трава лоснилась как шерсть у откормленного животного, и им казалось, они топчут чей-то мягкий бок. На хребте, то есть на вершине, собрались уже парни и девушки. Несколько флейт насвистывали что-то немудрящее, колёсную лиру заело. Потрёпанный музыкант тихо бранил её и торопливо чинил.