Все замерли, следя за странной траекторией её движения. Высоко подпрыгивая и кружась то через левое, то через правое плечо, Мария металась по просторной гостиной, точно ей было здесь тесно, и ни на мгновение не останавливалась.
Сквозь всеобщее замешательство проникла лишь Бьянка, дождавшись приближения сестры и выставив подножку. Мария рухнула, но продолжала сучить ногами. Сёстры для верности сели сверху - и собирались избавить Марию от обуви, на которую она сетовала - но когда изловчились и схватили каждая по ноге Марии, обнаружили, что она боса.
В тот самый миг слуги вновь засуетились у дверей - и впустили священника.
- Я настоятель Сан-Стефано. Ваша дочь ко мне стучалась, но я, увы, замешкался... Она оставила на пороге вот это, - из-под плаща святой отец достал ярко-красные, как раз под цвет платья Марии, будь оно чистым, туфли.
- Нет! - закричала девушка. - Избавьтесь от них! Сожгите их! Это дьявольские туфли!
Неудивительно, что никому не захотелось прикасаться к этим туфлям. Наконец Джованни осторожно взял их и собрался бросить в камин, но находку перехватила Леонелла:
- Туфли как туфли. Раз вы боитесь, так я возьму. Такие на дороге не валяются.
- Ты уверена, что стоит брать? - спросил Филиппо.
- Конечно. Будет мне свадебный подарок.
- Что? - очнулся Лоренцо, а следом за ним остальные. - Какой ещё свадебный?
- Мы хотели сказать, но решили, что время неподходящее, раз такое несчастье, - пожал плечами художник. - В общем, мы с Леонеллой хотим пожениться. И будем рады, если вы, синьоры, благословите наш брак.
- Это вот - к святому отцу. За благословением, - невнятным жестом указал на гостя Козимо. Священник тем временем не преминул воспользоваться гостеприимством и грелся у камина после прогулки по ночному холоду.
- Вот так непостоянно счастье, - проговорил Лоренцо, глядя на огонь и прижимая к груди руки. - Воистину, нет веры в грядущий день...
Проворные слуги подставили молодому синьору стул и поднесли вина.
Священник благословил жениха и невесту, и Филиппо надел Леонелле красные башмачки, за неимением кольца, и куртизанка не пустилась в пляс, а только пару раз подпрыгнула от радости.
Тем временем Мария, осознав, что может больше не плясать, подобралась к отцу и положила голову ему на колени:
- Папа, не наказывай меня, пожалуйста... Я больше так не буду... Честно-честно...
Пьетро погладил дочь по волосам:
- Будешь, Мария, будешь. Уж я-то тебя знаю... Поэтому буду наказывать... Всех буду наказывать... - он обернулся, чтоб удостовериться, что Филиппо со своей избранницей удалился. - Пока не научитесь незаметно сбегать - пеняйте на себя...
От пальцев его пахло мазью. Мария почти задремала.
- Святой отец, - встрепенулась Лукреция-старшая. - У нас к вам просьба: освятите наш дом, будьте так любезны, и все вещи тоже.
- А то творится чертовщина всякая, - подхватила Джиневра. - Хуже, чем сегодня с башмачками.
- С превеликим удовольствием, - почтительно склонил голову священник, выслушав всю историю. - А на сапожника нашего не обращайте внимания, он никогда с головой не дружил... Что ж, я готов начать прямо сейчас - с провизии. Вы ведь не ужинали?
Намёк его был понят верно.
<p>
V. Бумага не краснеет</p>
Сколь тщательно ни собирались Медичи в Кареджи, они кое-что позабыли в палаццо Виа-Ларга. Хорошую погоду. Солнце осталось в городе, отправив следом за каретами дожди и пасмурное небо.
Поэтому семейство торопилось за пропажей и покинуло загородную обитель, едва дождавшись сентября. Удостоверившись, что назад отправляется ровно столько же людей, животных и сундуков, сколько полтора месяца назад приехало в Кареджи, господа банкиры повторили путь между полей, с той лишь разницей, что вместо зелёных ростков их приветствовали спелые колосья и, умудрённые опытом своей недолгой растительной жизни, склонялись ниже и почтительнее.
Лоренцо понимал теперь, почему каждый певец норовит сравнить возлюбленную с цветком: он глуп и бесчувственен, только знай себе держит нос по ветру, склоняясь туда, куда влекут непреодолимые обстоятельства. Дурманит, как роза, своим приторным ароматом. Или пьянит, как лоза, а поутру проснёшься с тяжёлой головой и клеймённый позором...
Юноша окинул задумчивым взглядом весь караван.
В первой карете ехали его родители и дядя с тётей. Отец путешествовал лёжа и пытался думать о делах. Увидев в окошко старшего сына, он подозвал Лоренцо поближе и предупредил, что его ждёт поездка в Милан.
- А? Что? - рассеянно спросил Лоренцо, с трудом выныривая из поэтических аллегорий.
- Говорю, поедешь в Милан. Нужно будет переговорить с герцогом. Странно, что мы до сих пор обходили его владения стороной.
- Ничего странного, - сказал Джованни, сидевший в изножье и созерцавший бутыль с молодым вином в корзине под соседней скамейкой. - Это известный извращенец, его все сторонятся. А ты собираешься рисковать собственным сыном, чтобы открыть ещё один банк.
- Лоренцо не в его вкусе. Зато быстро соображает. Ну я, конечно, напишу тебе, что говорить, - Пьетро вновь обратился к сыну. - Запомни только, что с ганзейцев процент вдвое больше, а остальное я напишу. Но ты герцогу не показывай, отдай только письмо, знать всё ему не нужно, а то полезет в наши расчёты, а мыслит он... своеобразно, потом не разгребёшь. Всё понял?