Они лишь умолчали, для кого предназначалось зелье.
- Ваше счастье, вы с маком переборщили, - сурово смотрел Иоганн. - Иначе она бы совсем обезумела. С вербеной шутки плохи. Ну ничего, проснётся и всё забудет.
Девушки втянули было голову в плечи, но Лукреция-младшая что-то сообразила:
- Откуда вы знаете, Ваше высочество, что там был мак и вербена? Запах же почти выветрился.
Иоганн не удостоил её ответом, а лишь повторно воззвал к её совести.
- Кажется, он сам разбирается в этих зельях, - поделилась догадкой Лукреция, когда они возвращались в свои комнаты.
- Так может, он и нас приворожил? - насторожилась Мария.
- Так он что, колдун?! - возмутилась Бьянка. - Тогда ему анафема и позабыть о нём!
И сёстры немедленно выбросили из головы и сердца все любовные чаяния.
Иоганн ничего не забыл, но предпочёл вернуться к цели своей поездки.
- Я окажу вам помощь, о которой вы просите, - он ободряюще коснулся плеча Козимо. - Только прошу, расскажите, кто и отчего враждует с вами, мне же неизвестны здешние клановые перипетии.
Отец и сыновья переглянулись.
- Наш управляющий, Диотисальви Нерони, вступил в заговор с купцами Питти и Содерини, - начал Пьетро.
- Чтобы нас разорить, - вставил Джованни.
- Само собой. Так вот, Питти в родстве с Аччайуоли и Пацци, а те, в свою очередь, свояки Альбицци, наших давних врагов...
- Кто свояки? - уточнил Иоганн. - Аччайуоли или Пацци?
- И те, и другие. Одни по отцовской линии, другие по материнской.
- В смысле, по отцу и матери молодого Альбицци, который недавно женился, - охотно подсказал Джованни.
- Не перебивай меня. Так вот. Тем более, что с этой свадьбой мы могли бы раньше догадаться, потому что Нерони заявился в Кареджи и передавал нам благодарность от Альбицци - за подарок: мы им передали, но приехать сами не смогли.
- А... Кареджи - это кто?
- Кареджи - это деревня, в которой находится наша вилла. Так вот. Якопо из семейства Пацци пару месяцев назад уехал из Флоренции...
- Тут целая история была!
- Джованни, не перебивай меня, а то я что-нибудь забуду.
- Вот я и подсказываю.
- Не надо подсказывать. Так вот. Говорят, он уехал, чтоб избежать позора - у нас тогда вышла ссора как раз - но самом-то деле поехал в Венецию, чтоб заключить союз с дожем. Чтобы тот дал свою армию - о чём вам рассказывал наш отец.
Иоганн рассеянно кивнул.
- И в это же время купцы...
- Пацци?
- Нет. Питти. Пацци - банкиры. Так вот, купцы скупают векселя...
- У вас?
- Нет, у наших кредиторов. Чтобы мы были им должны, понимаете?
- Так говорят, и вкладчиков перекупают. У нас в гильдии говорят.
- Джованни!
- Ну, у должников...
- Должники - это заёмщики. А те, кто discrezione - тоже вкладчики, там отметка - две "D". Не удивляюсь, что у тебя всё рухнуло.
- Что рухнуло? - заморгал Иоганн.
- О, это долгая история.
- Да, долгая, - согласился Козимо. - Не спорьте, а то сами запутаетесь. Короче, всё они перекупают. И все. Купцы и банкиры. А хуже всего, что они в родстве с Барди - это семья моей жены, ну, которая сейчас... гналась за Бенвенуто...
- Каким Бенвенуто?
- Ну, парень забился под стол.
- А он из какой семьи?
- Строцци. Они здесь ни при чём.
- Да как же ни при чём? - возмутился Джованни. - Они родня Пацци - через кузенов. И Барди - через Пацци. И Содерини - вторым браком.
- Так я не понял, на чьей стороне Барди? - спросил герцог.
- Да ни на чьей, они под раздачу попали. Но мы за них - если что...
- Ох... - Иоганн опустился в кресло и достал из омоньера флакончик с нюхательной солью.
- Да, хилый нам мальчик попался, - Козимо обнял сыновей за плечи. - Пьетро, пиши-ка в Милан. И в Неаполь. На всякий случай.
<p>
VII. Так проходит мирская слава</p>
Последние дни осени тянулись монотонной чередой. После отъезда герцога Саарландского ни одного сколь-либо занимательного события не смогла припомнить семья Медичи. Разве что пару раз сказали под руку Джиневре, и оба раза она резалась, пока хозяйствовала на кухне, да Козимо начал намекать супруге, не собралась ли она подавать на развод, чтоб выйти за молоденького. Контессина краснела и с головой уходила в кухонные заботы. Мария, Бьянка и Лукреция зареклись готовить что-либо по греческим свиткам и проводили время на верхнем ярусе галереи, смотревшей во внутренний двор. Пока небесные потоки колотили по последним несчастным листочкам, цеплявшимся за жизнь на апельсиновых ветвях, и капли блестели на остриях шипов, мерцая искажённым отражением, как разноцветное стекло из Мурано, как приятно было окунуться в другой мир, где Рим был великим, ослы говорящими, а у каждой почтенной матроны в ларце с притираниями прятались зелья.