- Я уже хотела дать тебе отставку - за то что бросил меня наедине со своей семейкой.
- Какая отставка? - возразил надломленный голос четырнадцатилетнего Лоренцо. - Я же тебе плачу.
- Чьими деньгами?
Умная девочка, отметила Лукреция. Она внезапно поняла, что куртизанка Леонелла не старше её сына... Но пока прислушивалась - цель была потеряна из вида. Лукреция - с позорным чувством поражения, непригодившейся туфлёй и ценным грузом размышлений по поводу старшего сына и его связей - вынуждена была вернуться на второй этаж.
Крепкий сон очистил её совесть, а наутро они с Пьетро одновременно заявили, что им приснилось нечто странное.
Судя по тому, что Козимо расспрашивал внучек, не затеяли ли они какой-нибудь карнавал или спектакль, он тоже встречал в полумраке нарядную даму. Старик плохо спал из-за духоты и чуть ли не каждую ночь отправлялся прогуляться по первому этажу.
На воровку она не была похожа - хотя кто их знает: девица отвлекает, притворяясь призраком, а остальные тащат всё, что подвернётся. Но это предположение рухнуло, не успев утвердиться: в доме ничего не пропало. Да и запирать окна сейчас равносильно самоубийству, а это, как известно, гораздо более тяжкий грех, чем воровство.
Сошлись только в одном: чтобы хозяйке дома не переутомляться и не подвергать себя опасности, на следующую ночь слежкой займётся Фабио - запасшись светильником и дубинкой.
Вместе с приятелями Бруно и Энцо он исправно нёс ночную стражу и доложил наутро, что девица была весьма хороша собой и направлялась в сад. Как можно было направляться в сад при запертых дверях, слуга не уточнил, но та вольность, с которой в доме Медичи обращались с ключами, могла всё объяснить. А что именно девица делала в саду, слуги не знали, потому как всю свою бдительность направили на кувшин вина. А поскольку Бруно был виночерпием и имел собственные ключи от погреба, здесь объяснений даже не требовалось.
Заслужив какую-никакую благодарность за малые, но всё же сведения, Фабио ушёл спать. Господа же предались раздумьям.
Они договорились с городской стражей, чтобы под окнами палаццо находилась пара-тройка человек, а в саду и на обоих этажах поставили слуг.
- Ну притащите сюда ещё наёмников, - проворчала Контессина.
Козимо поблагодарил её за совет, но сам, похоже, склонялся к мистике, потому что в тот же день послал за священником в Сан-Лоренцо, чтоб освятить дом.
Но оказалось, что священник ещё утром отбыл в палаццо дельи Альбицци - договариваться о венчании. Старый Козимо огорчился, усмотрев в этом происки враждебного клана.
- Во Флоренции много церквей, не обязательно обращаться именно в наш приход, - попыталась подбодрить его Лукреция, в глубине души лелеявшая сверхъестественную подоплёку этой истории.
Но свёкор махнул рукой и заявил, что, верно, не дождётся собственной домовой церкви, ловко направив внимание потомства на насущные проблемы. Сыновья немедленно занялись спором с маэстро Филиппо, а невестки углубились в ревизию всех имеющихся в доме лекарств. Затем последовал визит к аптекарю, затем приглашение врача для синьора Медичи-старшего, затем спор с врачом по поводу бронзового Давида в саду синьора Медичи: первый полагал скульптуру обнажённого юноши вопиюще неприличной, а второй утверждал, что последователь Гиппократа ни бельмеса не смыслит в искусстве. Спор завершился обильным примирительным обедом, после которого врачу сделалось плохо; послали за вторым врачом, тот подтвердил, что дело плохо, и первый умолял позвать нотариуса; явился Джакомо Винченцо, взмыленный от жары и от ссоры с женой; потом явилась Рената Винченцо, с корзиной свежей зелени и букетом свежих новостей с рынка Барджелло; супруги встретились, и снова поругались, и ушли от Медичи уже в сумерки.
За всем этим первоначальный источник беспокойства как-то забылся.
Но городская стража и домашняя прислуга не забыли о своих обязанностях. Первые не заметили на улице никого подозрительного за всю ночь - разве что пару знакомых карманников, а вторые видели, как кто-то прогуливался по саду, и описывали вполне узнаваемую и уже знакомую женскую фигуру.
Лукреция окончательно уверилась в участии потусторонних сил: ведь не могла же живая актриса возникнуть из ниоткуда и невозможно всем вместе увидеть один и тот же сон - если это не знамение. Знаменовать, однако, таким сном было нечего, поэтому Луреция уверовала в призрака.
Тем не менее подкравшийся к ней после завтрака Джулиано удивил её:
- Мама, я знаю, кто это.
- И кто же? - она погладила непослушные чёрные кудряшки.
- Это Царица Савская!
Рука Лукреции остановилась на затылке Джулиано.
- Почему ты так решил?
- Это мы вместе поняли, когда посмотрели на картину.
Рука переместилась на лоб мальчика: не жар ли у него?
- Какую картину?
- Ну в гостиной. Там же Царица Савская и этот... царь Соломон. Вдвоём.
Действительно, французское окно, ведущее в сад, обрамляли два холста - с царём и царицей, одетыми в одинаковую златотканую парчу, как члены одной семьи. Библейские портреты так примелькались, что никто и не обращал на них внимания. Кроме младшего поколения, которое, будучи оставлено без присмотра, понаблюдало за всей суетой со стороны и провело собственное расследование. Личность дамы была установлена за один вечер: Лукреция-младшая и Джулиано, любившие рассматривать всё подряд, что висело на стенах, без труда опознали беглянку, а Мария проверила, что картина в гостиной опустела, и посигналила им в окно лампой. Потому что они уже пошли следом за Царицей Савской в сад. На вопрос, что коронованная особа делала в саду, десятилетний Джулиано залился смехом, покраснел и ничего не сказал.