К тому же, оставалось загадкой: почему, находясь прямо у окна, она не вышла в сад через него, а гуляла по всем этажам, пугая добропорядочных флорентийцев? Хотя, возможно, в Древней Саве не было таких окон...
Лукреция отпустила свидетеля, строго-настрого наказав ему больше не выбегать ночью на холод. Насчёт холода она явно погорячилась, но запрет не отменила.
- Представляешь, они считают, что царице с того парного портрета вздумалось ночью погулять в саду, - нажаловалась Лукреция мужу то ли на похождения детей, то ли на поведение картины.
- И что ей там понадобилось? - усмехнулся Пьетро, отвлекаясь от коллекции драгоценных камней, которые он в последнее время часто перебирал. - У нас там ничего нет. Кроме Давида.
Супруги переглянулись и дружно хихикнули.
- А Соломон не у дел, значит? Интересно, он пойдёт выяснять отношения с родным отцом? - продолжил мысль Пьетро.
- Наверно, не узнает его в юности, - предположила Лукреция.
- А она потом подбросит к пьедесталу бронзовый слиточек в пелёнках.
- Ну может, Соломон его признает?
- Не признает. От него родился бы свёрточек холстины.
- Наше бы воображение - на благие цели, - заключила Лукреция - и предложила сегодня же ночью понаблюдать в окно. Ведь сад чудесно обозревался из кабинета Пьетро. Старший из сыновей Козимо пожелал, чтобы окно спальни выходило на улицу, а окно кабинета - в сад. Якобы первое помогало не чувствовать себя отрезанным от окружающего мира, а второе - сосредоточиться на делах.
Напрасно думали супруги, что проведут этот вечер в уединении: лишь только с наступлением темноты они толкнули заветную дверь, подсвечник осветил осадившую подоконник толпу. Впрочем, опередившие их зрители уже обеспечили себя хорошим светом, утвердив справа и слева по два канделябра.
Бьянка, Мария и Лукреция дружно взвизгнули, чуть не выпустив из рук конфетницу, телячий окорок и вазу с виноградом. Но увидев родителей, перевели дух и подвинулись, принимая мать и отца в свою компанию. Лоренцо с Леонеллой отступили, аккуратно обойдя подсвечники и звякнув о шкаф добытой в погребе бутылкой. А из боковой двери появился Джулиано с грудой яблок в подоле ночной рубашки.
Сёстры отругали его, что яблоки будут слишком хрустеть, отобрали весь урожай и разделили на троих, взамен вручив пирожок и веточку винограда.
Лоренцо со смущённым видом подошёл к отцу и попросил откупорить бутылку.
- Кажется, дети оказались умнее нас и лучше подготовились, - сказала Лукреция и пошла будить кухарку.
- Кубки прихвати на всех, - ответил Пьетро. - И ещё одну бутылку.
Скоро хозяйка вернулась с посудой, бутылкой и кувшином воды (ей показалось неразумным поить Джулиано неразбавленным вином). За ней следовала сонная кухарка с подносом всякой снеди. У самой цели она чуть не споткнулась, но проворные дочери перехватили ношу и водрузили на стол.
Тем временем ночь вступала в свои права. На иссиня-чёрном небе зажигались звёзды, в клумбах запели цикады, а вдалеке, на лесистом склоне, ухнула сова. Сад замер. Лишь единственное светлое пятно бесшумно двигалось по саду.
Македа Савская, обласканная роскошью модного наряда, подаренного ей живописцем, приблизилась к обнажённому юноше на постаменте.
Бронзовый Давид переступил с ноги на ногу и отвернулся.
Лоренцо присвистнул.
Лукреция прокашлялась.
Царица недвусмысленно вздохнула и обвила изящною рукой - в рукаве с разрезами - тонкую талию статуи.
Давид лениво поднял руку - и отмахнулся от соблазнительницы, как от назойливого насекомого.
Царица убрала руку - но тут же пустила в ход вторую.
Юный пастух освободился из объятий и надменно вскинул голову.
- Она и вправду охотница до мужского пола, - радостно заявила Лукреция-младшая, ложась пышным бюстом на подоконник.
Мария хихикнула.
Пьетро отпил из кубка.
- Подумаешь, гордый какой, - шепнула Леонелла.
- Да, похоже, она ему безразлична, - разочарованно проговорил Лоренцо.
- Почему? - встрепенулся Джулиано.
Дверь скрипнула, и за спиной раздался вдохновенный шёпот:
- Джиневра, ну пойдём посмотрим. Хоть одним глазком.
Обречённый вздох знаменовал согласие, и Джованни на цыпочках подкрался к брату и невестке. Джиневра, как нарочно, громко топая, тоже присоединилась к родственникам.
- Одни мы, как дураки, голодные останемся, - проворчала она, изучив обстановку.
- Угощайся, - рассеянно откликнулась Лукреция, припав к окну: Давид только что сошёл с пьедестала и, звеня бронзовыми сандалиями, пустился бегом от Царицы Савской.