– Не догоню. Сам расскажет, если захочет.
– Ну да, естественно. Зачем думать о других, когда можно подумать о себе. Драма-квин вообще замечает хоть что-то, кроме своих личных вроде как трагедий? Или ей безумно нравится играть в несчастного и всеми обиженного? О том, что творится в жизнях других людей, знаешь? Или ты вечно зациклен на собственной персоне?
– Я пойду, попробую поговорить с ним, – вклинился в спор Энтони.
Понимал, что особых успехов вряд ли добьётся, учитывая принципы их с Мартином обычного взаимодействия на уровне вопроса о состоянии дел и удовлетворении ответом, что всё хорошо. Но он действительно почувствовал себя неловко ещё в тот момент, когда Мартин с ужасом смотрел на процесс вскрытия конверта. Там было всего лишь приглашение, а Мартину оно представлялось, как минимум, сообщением о том, что жить ему осталось не больше года.
Иных аналогий Энтони не придумал.
– Иди, если хочешь, – отмахнулся Терренс.
Энтони это разрешение не требовалось. Ему действительно хотелось узнать причины плохого настроения Мартина.
Оно, по мнению Энтони, граничило с отчаянием.
Стоило только покинуть поле боя, как участники спора тоже разом замолчали, предпочитая немое сражение – обмен убийственными взглядами. Трой сидел, сложив руки на груди, Терренс крутил в пальцах телефон, не боясь уронить его и разбить.
– Чего уставился? – спросил грубо.
– Ты такой недалёкий, – вздохнул Трой. – Никогда не видишь дальше собственного носа и бесишься, когда всё складывается не так, как хочется тебе.
– Все бесятся, когда их планы рушатся.
– Точно. Но одни умеют проигрывать с достоинством, а ты этого навыка полностью лишён.
– Поучи меня жизни, придурок, – фыркнул Терренс.
Теперь в молчаливой дуэли потребность отпала, и Терренс тут же отвернулся, чтобы не смотреть на оппонента и не признавать правдивость его слов.
Да, Трой был прав. Тысячу раз прав.
Но Терренс никак не мог отделаться от чувства неудовлетворённости жизнью и тотального разочарования в людях. Потому не стремился их оправдывать, а каждого автоматически приравнивал к ничтожеству, чтобы потом не было больно от них отделываться. И всё равно… не помогало.
Он обжигался вновь и вновь.
Трой по жизни придерживался позиции, гласившей, что помогать стоит только тем, кто в этом по-настоящему нуждается и, что самое главное, просит о содействии. Навязывать своё общество человеку, которого от одного только вида передёргивало, было довольно невежливо, а ещё это никому из них радости не приносило.
Трой прихватил телефон и вышел из-за стола. Все, с кем ему было приятно общаться, библиотеку покинули, а разговоры с Терренсом были похожи на сеанс добровольного мазохизма. Только удовольствия от них не было вовсе. Ни обычного, ни извращённого.
Трой не любил тратить время впустую, не стал этого делать и теперь.
Терренс остался в гордом одиночестве, выдохнул с шумом и со всей силы ударил носком ботинка по ножке стола.
Боль не принесла облегчения, породив лишь очередную порцию раздражения.
*
Оказавшись в коридоре, Мартин взял себя в руки и почти успокоился.
Были ещё какие-то отголоски недавнего урагана, но уже не столь масштабные и разрушающие, как прежде. Мартин не считал собственное поведение глупым, извиняться за выплеск эмоций перед Терренсом не собирался. В конце концов, он тоже имеет право на слёзы, гнев, обиды и возмущения. Он такой же живой, как и все остальные. И он далеко не идеальный, потому не стоит ждать от него невозможного.
С завидным постоянством он ловил себя на мысли о том, что жаждет разорвать полученные письма, глядя в глаза родителям, а потом с чувством собственного достоинства заявить во всеуслышание, что в ближайшее время вообще не собирается поступать, и пусть думают, правду он сказал или неудачно пошутил. А он возьмёт и всем назло отправится штурмовать университеты своей мечты, наплевав на то, что не оправдал надежды старшего поколения.
Терренс вон их постоянно не оправдывает. И ничего. Жив.
Генерируя бунтарские планы, Мартин свернул за угол, благополучно пропустив момент столкновения. Письма выпали у него из рук и вновь разлетелись по полу, смешавшись с чужими посланиями.
– Прости. Я немного задумался, – произнёс, увидев Рендалла.
– Тоже получил письма от университетов.
– Да, – ответил Мартин, хотя подозревал, что его ни о чём не спрашивали, а констатировали факт.
– А почему так невесело?
– Всё сложилось не так, как я себе представлял.
Он не собирался откровенничать с посторонними людьми. Раз уж Трою ничего не сказал, то в присутствии других и вовсе рта открывать не стоит. Однако сейчас Мартин чувствовал себя смертельно уставшим от всего происходящего, а проблемы, копившиеся годами, давили горло изнутри, заставляя его буквально выталкивать из себя слова, а не говорить нормальным тоном.
– Ты не… – начал Рендалл, но посмотрел на Мартина и замолчал. – Вижу, что поступил, но, вероятно, не совсем туда, куда хотел. Правильно?
Мартин кивнул согласно, вспоминая, когда успел проговориться о своих планах. Спустя пару мгновений, на ум пришло всё же несколько ситуаций, когда он разговаривал с Рендаллом и делился соображениями относительно будущего.
Странно, что Рендалл об этом помнил, учитывая тот факт, что они были, самое большее, приятелями.
– А почему не попытался пойти в том направлении, которое больше нравилось?
– Это долгая история, – произнёс Мартин, всё ещё подавляя в себе порыв пооткровенничать, но с каждой минутой попытки становились менее успешными.
Он понимал, что скоро от отчаяния готов будет выйти в коридор с плакатом в руках, предварительно написав на куске картона всего три слова.
Выслушайте меня, пожалуйста.
Наверное, это был как раз тот самый эффект случайного попутчика, о котором Мартину неоднократно доводилось слышать. Грузить проблемами близких знакомых он не стал, а вести обсуждение с Терренсом было бесполезным занятием.
Там, где были задействованы его интересы, Терренс не собирался приносить жертвы и идти на уступки. Роль мученика неизменно доставалась Мартину. Для их семьи это стало традицией, которую Мартин мечтал сломать, но задуманное оказалось ему не под силу.
– И всё-таки? Я готов выслушать, – произнёс Рендалл, подняв все конверты, пока Мартин продолжал стоять на месте, сверля невидящим взором дыру в стене. – Обещаю, что никому ничего не скажу, и об этом разговоре другие ученики не узнают. Не подумай, что навязываю своё общество, но если хочешь поделиться переживаниями, постараюсь помочь, чем смогу.
Мартин не знал, что ответить на это предложение. Ему было стыдно за то, что отвлекает человека от дел со своими переживаниями, но вместе с тем…
Рендалл предлагал от чистого сердца. Ну, или Мартину больше импонировала мысль, что всё именно так.
– Хочу, – ответил он, засовывая руки в карманы.
Рендалл поймал себя на мысли, что Мартину противно прикасаться к письмам, по этой причине настаивать на их передаче из рук в руки не стал. Не было ничего трудного в том, чтобы самостоятельно донести конверты до комнаты.
– Тогда лучше найти другое место для разговора. Коридор к задушевным беседам не особо располагает.
– Спальня, может быть?
– Если только наша с Троем. Не уверен, что в вашей комнате буду желанным гостем.
– Идём к тебе, – произнёс Мартин, соглашаясь с закономерностью чужих доводов.
Терренс вряд ли обрадовался бы присутствию этого человека в своих пенатах.
Поднимаясь на третий этаж, они не разговаривали.
Неизвестно, о чём думал Рендалл.
У самого Мартина с языка не сходил вопрос, мучивший его не первый день. Ответ – если бы Рендалл соизволил поддержать диалог в этом направлении – имел все шансы не просто внести немного ясности в происходящее или пролить пару лучей света, а окончательно сорвать занавес, с мясом выдрав все крепления, на коих он держался, представив наблюдателю полную картину событий.