Р. лежал перед горящим медпунктом, который был оставлен, т. к. сильный артогонь вынудил отступить из деревни. Я взял Р. на свою лошадь, но позже, т. к. моя лошадь была подстрелена, передал его проезжавшей сан. машине для доставки в полевой госпиталь.
Потери 11 мая:
Погибло: два офицера, три унтер-офицера, 11 солдат. Ранено: четыре человека. Пропало без вести: один.
Похоже, у противостоящего нам врага имеется в распоряжении всего несколько дивизий. Мы вчетверо сильнее, и у нас самая грозная артиллерия из тех, что когда-либо появлялись на поле боя. Сегодня речь уже не просто о том, чтобы произвести артналет или взять одну траншею. Речь о том, чтобы сокрушить врага. Посему надлежит атаковать его с величайшей жестокостью, преследовать его с беспримерно упорным ожесточением, не вспоминая ни об усталости, ни о голоде, ни о жажде, ни о страданиях. Ничто не будет считаться достигнутым, пока враг не будет окончательно разбит. Так пусть же все – офицеры, младшие чины и солдаты – будут осведомлены, что с того момента, когда отдан приказ о наступлении, и до окончательного успеха Отечество требует от нас всей смелости, всего напряжения сил и всех возможных жертв.
Глава четвертая
Наступила ночь.
Бой продолжается. Войска в тылу спугнуло с постоев. Солдаты шатаются по деревенским улицам, собираются кучками, примолкшие, унылые. Спать никто не собирается.
Горизонт весь в пылающих белесых разводах – вот оно, волшебство, обратившее всё вокруг в тупое мучение. Фон сцены, на которой играют призраки.
В иных деревнях зрители становятся актерами. Посыльные пробегают трусцой, с хриплыми криками огибая кучки любопытных, кричат во все стороны. И вот муравейник начинает гудеть.
«Приготовиться к выступлению!»
Приказ прежде всего предназначен пехоте. Даже малейший шепот сдавлен этим приказом. Ругаются только про себя. Молча идут в свои землянки, берут винтовки, патронташи, каски. Спустя пару минут роты построены. В безмолвии начинается выступление.
Молчаливы офицеры во главе колонн, молчат унтер-офицеры по правому краю, молчит вся собранная рать.
Иллюзий нет. Смысла нет, вообще никакого смысла даже представлять себе следующий час или тем более следующее утро. Из каждой тысячи человек, бредущих через дорогу, половина знает, что к утру их размолотят обстрелом и перебьют. Но об этом не думают. Команда «Рота, шагом марш!» освобождает от личной ответственности.
Вдали полыхает высота. Приказ гласит: ее нужно занять!
Вдали кричат их собратья. Приказ гласит: им нужно помочь.
Вверху на высоте прорвался противник. Приказ гласит: его нужно отбросить.
Приказ. Он – всё.
Тускло и уныло колонны карабкаются вверх, в каком-то полусне.
Смысл приказа яснеет, лишь когда попадаются идущие сверху встречные колонны.
Мимо мчится машина с развевающимся брезентом, по обе стороны – красные кресты. Множество машин: десять, двадцать подряд.
Машины осторожно протискиваются сквозь толпу.
Когда они скрываются, под одним из деревьев у дороги остается лежать безжизненное тело. Его оставили, так как везти его в тыл бессмысленно, оно только заняло бы место.
А дальше…
Дальше, уже в пределах досягаемости вражеской артиллерии, всё кишит ранеными.
Сюда не добраться машинам, врачей нет, поэтому важно суметь самому себе помочь.
Один тащится за другим.
Оружие брошено, за поясным ремнем продета дубина вместо костыля. «Просто домой», «просто подальше из этого дерьма», «домой», «домой», «домой»!
И лучше уж ползти на четвереньках, чем оставаться лежать здесь.
Колонны растягиваются всё дальше к фронту.
Появляется соблазн что-нибудь спросить у раненого. Узнать бы, как там бой идет.
Колонны и колонны. Никто ничего не спрашивает, скоро и сами всё узнаем.
На окраине деревни, недалеко от сектора обстрела, раскинулся цветущий фруктовый сад. Пахнет весной.
Под сенью цветущих деревьев расположились остатки первой батареи ПАП 96: четыре орудия на передках и два передка без лафетов. Не хватает семнадцати лошадей, десяти канониров, шести ездовых, трех унтер-офицеров и двух офицеров.
Всё, что еще живо, сбивается в кучу. Артиллеристы сидят спиной к спине. Порой кто-то опускает голову и пытается заснуть. Всем хочется спать. Но когда вспышки озаряют сад и лошади тянут упряжь, сон снова прерывается.