Представьте себе, что Вам надо восстановить прекрасную статую по нескольким отдельным пылинкам. Великую картину — по остаткам краски на кисти художника. Нечто подобное предстояло мне. Но игра стоила свеч. В случае успеха я без лишней скромности мог бы причислить к Великим самого себя. Именно эта мысль питала меня на протяжении всего времени от задания шеф-редактора до сегодняшнего дня. Я выкинул из расписания все развлечения, ел на ходу, спал по три-четыре часа в сутки и тоже на ходу, или скорее сидя — в библиотеке. Находя пару новых строк в каком-нибудь сухом официальном отчете, я откладывал все в сторону, вертел их и так и сяк, трогал, смотрел на просвет, нюхал. Я бы съедал эти строки, если бы не строгие взгляды хранителей архивов, которые смотрели на меня как на помешанного.
В результате всех моих медитаций к концу отведенного мне срока образ Великого Героя прочно овладел моим сознанием. Он там жил, ходил, говорил, сражался с драконами, даже завтракал и спал. Я уже не мог сказать, что в этом образе было найдено в скупых на описания источниках, а что домыслено в том полубредовом состоянии, в котором я все это время находился. Для исследователя это была катастрофа. Но ни один из исследователей до меня не добрался до цели, а следовательно, только катастрофа могла стать моим триумфом. Впрочем, точно так же она могла остаться и просто катастрофой. Никакими теоретическими рассуждениями предугадать исход моего сумасшествия было невозможно. Оставалась практика.
И вот настал назначенный день.
Дорогу до замка я не запомнил совершенно. Очнулся только тогда, когда понял, что дверь уже открыта и сам хозяин стоит передо мной. В облике Великого Героя на первый взгляд не было ничего героического. Пусть высокая, но худая, жилистая и какая-то даже нескладная (возможно из-за небольшой сутулости) фигура. Длинные руки, которые, казалось, жили своей жизнью: они постоянно были в движении, хлопали по карманам, потирали друг друга, пытались пригладить волосы. Волос, кстати, было мало. Ни во лбу, ни в подбородке не было ничего от волевых подбородков и высоких лбов песенных богатырей. А на второй взгляд я встретился с его глазами. Совершенно невообразимая страсть пылала в его глазах, хотелось отойти в сторону, чтобы не сгореть заживо. Но я выдержал испытание и тем самым сделал первый шаг к доверию.
Начало было банальным. Я представился, хозяин совсем не сухо, а скорее как-то скованно пропустил внутрь, предложил кофе. Я согласился, пробормотав про хаонский. Герой заинтересовался — вкус хаонского немоден, к тому же мои коллеги из него сделали что-то вроде легкого наркотика — во всех изданиях твердили, что к нему привыкают и он обостряет мысли, суживает их, заставляя сосредотачиваться на чем-то одном. Сам Герой не мог пить ничего, кроме хаонского, об этом нигде не было написано, но я рискнул — и попал! Меня пригласили в обеденный зал и хозяин, лично поколдовав где-то на кухне принес две дымящиеся чашечки. Мне доводилось пробовать хаонский, но по сравнению с этим то было не хаонским и не кофе. То ли этот напиток действительно оттачивал мысли, то ли после перенапряжения последних дней меня просто несло, но я обнаглел и спросил, глядя в пылающие глаза:
— Как вы думаете, о чем я буду вас спрашивать?
Герой просто пожал плечами, даже не снизошел до того, чтобы сказать несколько банальных слов.
— Ни о чем. Я пришел не спрашивать, я пришел говорить, — жар огненных глаз чуть было не спалил мои брови, но я выдержал взгляд и начал рассказ.
О детстве и юности Героя известно было мало. Родитель — купец, не рыцарь, что удивительно. Впрочем, в вождении караванов в горы тоже есть своя романтика. К тому же данное занятие обеспечивало вполне безбедную жизнь. Даже более чем безбедную. Позднее, после потери отца, удачно вложенное в стабильные бумаги состояние позволило моему хозяину не думать о своем тыле, приобрести небольшой замок (в зале которого мы и пили сейчас кофе) и без проблем добираться до самых отдаленных уголков при первых известиях о появлении там драконов. Видимо, мальчиком он никак не выделялся среди сверстников, разве что какая-то соседка говорила о большой любви к ящеркам, но возможно, что это была позднейшая придумка. Впрочем, нет. Именно любовь к ящеркам. С детства. Потому что иначе не вырисовывается.