Выбрать главу

— Представляю… — с восторгом воскликнул Никита.

— Англичане и французы не смирились с нашим господством на Черном море. У них было пятьдесят паровых фрегатов, у нас же только шесть. Вот и повоюй с ними! Я тогда служил на 120-пушечном линейном корабле «Три святителя». Через год после Синопа мы собственными руками затопили его поперек Севастопольской бухты, чтобы не пропустить в нее корабли вражеские. Вот этими своими руками затопил… В жизни не забуду! А еще год спустя смертельно ранило нашего незабвенного адмирала Павла Степановича на Малаховом кургане. Пулей в голову, вот сюда…

— А мне и не довелось повоевать, — огорченно проронил Анненков.

— Ну и слава богу! На ваш век войн достанет, — утешил Ханевский. — Хотя, по мне, не воевать бы вовсе. Только не получится так. Россия-матушка точно бельмо на глазу у господ иных. Потому и мощь Отчизны нашей крепить должно, дабы достойно потчевать любого гостя, с миром либо с войной пришедшего. Пароходов бы нам побольше, броненосцев этих самых…

— Я, Глеб Сергеевич, — признался мичман, — размышлял о том, что конец приходит парусному флоту. Вот наш клипер с машиной, а все ж она парусами лишь в подспорье.

— Правильно мыслите, батенька. Не уживутся машина с деревом, а паруса с железом. Может, когда и вспомнят о них, а пока… Отплавал свое «Гром». Вернемся из кругосветного, и придется вам, Никитушка, переучиваться. Вы уж не серчайте за фамильярность… А мне поздно, спишусь на берег, буду в Ялте розы разводить!

— Глеб Сергеевич, голубчик! — Не выдержал молчавший до этого вахтенный офицер. — Побойтесь бога! Грешно вам говорить такое. С вашим-то опытом…

— И то верно, Петр Петрович, — не стал возражать Ханевский. — Старый конь борозды не испортит, обо мне сказано, так ведь? Ну, спасибо на добром слове! Вот что, мичман, сходим-ка мы с лейтенантом чайку попить, в тропиках чай — первейшее дело. Покомандуйте без нас, вам привыкать нужно: и не таким красавцем командовать придется!

— Ну, что вы, Глеб Сергеевич… — смущенно выдавил Анненков.

— Будет вам, батенька! Ни пуха ни пера! А в случае чего кликните!

— Слушаюсь, господин капитан! — уже тверже ответил Никита.

Он понимал, что никаких команд скорее всего не понадобится: курс прежний, небо чистое, ветер ровный, под килем невообразимая глубина, со всех сторон безбрежный океан… Но молодой мичман и не преуменьшал ответственности, потому что на море может случиться всякое…

Отсюда, с мостика, все виделось иначе — полнее, острее, глубже. И горизонт отодвинулся, и даль стала еще неогляднее.

— Так держать! — крикнул он без особой надобности, просто не мог оставаться в бездеятельности.

Рулевой тотчас отозвался:

— Есть, так держать!

Начало быстро темнеть. Сумерки в тропиках коротки. Миг, и высыпали звезды, крупные, яркие, зыбко мерцающие на плотном, матово-черном небе. Вода вокруг клипера фосфорически засияла, словно сам Нептун подсвечивал ее из глубины.

— Чудно-то как, господи! — прошептал юноша, охваченный благоговейным восторгом.

Ему захотелось то ли петь, то ли молиться. Он даже попробовал прочитать молитву, но ее слова, бездумно произносимые с детства, показались ему неискренними и невыразительными. Никита ужаснулся этой мысли, но ничего не мог с собой поделать. «Боже святый, боже бессмертный, помилуй нас…» — повторял он, насилуя себя, но сдвинуться с мертвой точки так и не удалось.

Очарование тропической ночи было каким-то греховным, сродни соблазну. И уж, во всяком случае, колдовским — не от того ли не шла на ум молитва?

Окружающее утратило для Никиты черты реальности. Он как бы перенесся в мир волшебной сказки, где не следовало поражаться чудесам. Ночь, океан и звездное небо — это ли не сказка? И еще слезы на глазах, гулкие и частые удары сердца…

«Чудно-то как…»

Неожиданно Никиту охватило оцепенение: он не мог ни пошевелить рукой, ни вскрикнуть. Даже сердце, казалось ему, перестало биться, а дыхание остановилось. Сознание же не только не померкло, но, напротив, странным образом возвысилось над ним силой абстракции, несвойственной ему ранее. То, что увидел он, в иное время потрясло бы его, а возможно, лишило рассудка. Теперь же воспринималось как должное.

Океан, а вместе с ним и «Гром» растворились в сгустившемся небе. Оно было всюду, а звезды — мозг Никиты машинально отметил эту особенность — уже не мерцали, а светили остро и холодно, омертвели, их россыпь не имела ничего общего с хорошо знакомой картой звездного неба. И на фоне чужих созвездий проступили контуры невиданного корабля. В том, что это корабль, Анненков не усомнился ни на мгновение, хотя ничто не напоминало в нем известные мичману корабли: конический, с тусклым металлическим корпусом и множеством разновеликих надстроек, он выглядел как средоточие уродства. И только похожие на крылья гигантской бабочки серебряные паруса перекликались изящными очертаниями с парусами «Грома».

Корабль величественно проплыл мимо, и Никита смотрел ему вслед с грустью и недоумением, словно провожал ушедшего, не обернувшись, друга. Силуэт корабля становился все меньше, пока не затерялся среди звезд…

И вот уже звезды ожили, замерцали. Заплескались за бортом волны, вода вновь зажглась фосфорическим блеском, загудели умолкнувшие было снасти…

Никиту охватил ужас. Что это: кошмарный сон, наваждение, дьявольский соблазн? Он размашисто перекрестился и, как заклинание, пробормотал фразу, много раз слышанную в детстве от бабушки:

— Страшен сон, да милостив бог!

Сразу же полегчало. Он встряхнулся и успокоенно крикнул звонким мальчишечьим голосом:

— Так держать!

Разве мог предположить мичман флота российского, что триста лет спустя его потомок-близнец Никита Анненков, младший штурман гравилета «Гром», с таким же немым изумлением будет взирать на обзорный экран, где в океанских волнах под звездным небом Атлантики восстанет из давно минувших времен красавец-клипер с гордо реющим Андреевским флагом.

Но и этот Никита Анненков воспримет увиденное как наваждение. Однако мнемокристаллы зарегистрируют видение, и синклит ученых объяснит его реликтовой космической аберрацией, сдвинутым во времени миражем. Откуда знать им, что еще через тысячу лет второй потомок-близнец и третий по счету Никита Анненков — выдающийся молодой мыслелетчик — осуществит свою давнюю мечту: совместит в одной точке две разные проекции пространства-времени…

ЗАПАХ ВАНИЛИ

У меня хватит ума держать язык за зубами. Ведь в то, что произошло со мной, не поверит ни один материалистически мыслящий человек!

Мистик, напротив, пришел бы в восторг, раструбил всем и вся. Взял бы на вооружение. Как раз этого я и не допущу. Ведь существуют реалии, хотя и не имеющие ничего общего с чудом, но пока еще непосильные для нашего мозга. Такова сама жизнь. Можно осмыслить ее частности, целое же непостижимо. Раньше я так не считал. Теперь убежден в этом.

Итак, в двадцать седьмом часу нуклонного времени я раздавил предохранительную пластинку и коснулся сенсора. На табло забегали огоньки, машина загудела, осмысливая информацию. Должно было пройти ровно тридцать минут — достаточно, чтобы передумать. Но я не передумал и во второй раз тронул сенсор.

Пляска огоньков усилилась, гудение стало громче. Машина словно предупреждала: «Опомнись, что ты задумал!» За бортом бушевала солнечная корона, обрушивая на жаропрочную обшивку капсулы турбулентные потоки плазмы. Система охлаждения работала на пределе — малейший сбой, и неминуема гибель. Но быть испепеленным слишком банально. Я выбрал для себя другой конец, и до него оставалось полчаса. Разумеется, нуклонного времени, а оно, как известно, еще более быстротечно, чем звездное, солнечное, эфемеридное или атомное.