Марев молчал. Голова у него разболелась. Хотелось выскочить из кабриолета и вернуться домой. Подозрение, что Енев что-то знает, вновь овладело им с особенной силой.
«Неужто он решил доконать меня намеками? — спрашивал он себя. Этот глупец! И вообще на что он может намекать?» Мареву хотелось бросить в лицо директору что-нибудь резкое, пусть выскажется. Ведь пока ничего не случилось! Он не отрывал глаз то от обутых на босу ногу башмаков цыгана, то от торчащего у него из-под мышки нацеленного на горизонт кнутовища.
Кабриолет остановился. Лошади свернули к реке и тихонько двинулись прямо по мягкой траве покатого луга. Внизу высились залитые зеленоватым светом прямые и стройные стволы тополиной рощи.
— Чудесный уголок! — воскликнул директор и показал на заброшенную мельничку, приютившуюся под тополями. — Говорят, при турках эти места принадлежали какому-то бею. Губа не дура была у этого турка!
Марев слез последним и рассеянно огляделся.
За речкой поднимался холм, густо заросший лесом. Вода, лениво текущая в песчаных берегах, обманчиво поблескивала — казалось, она течет вверх по взгорью. Взволнованные свежей зеленью лошади поминутно фыркали и размахивали хвостами. Солнце клонилось к горизонту, и под его лучами тени тополей становились все длинней, а просевшая крыша мельнички — все печальней.
— Да что с тобой? — неожиданно спросил директор. Он стоял совсем рядом с Маревым и недовольно смотрел на него.
Кассир вздохнул.
— Ничего. Я просто переутомился.
— Ты вообще что-то последнее время ужасно хмурый, будто все время недоволен. Чего тебе не хватает? Да я бы на твоем месте как солнышко сиял. Нет детей? На что она тебе сдалась, эта напасть? Жена как яблочко наливное, деньжата водятся, здоров, а ты все чего-то хандришь.
Марев попытался усмотреть в глазах директора насмешку, но не заметил ничего, кроме неодобрения.
— Постная у нас жизнь, — сказал кассир, радуясь, что его опасения не подтверждаются. — Надоедает иногда все до чертиков.
— Э, верно, тут я с тобой согласен. Но что поделаешь, жить-то все равно надо. А удовольствия самим нужно для себя придумывать… Давай раздеваться.
Енев направился к реке. Марев последовал за ним. Оба разделись и улеглись на теплый песок.
Легкий ветерок морщил воду, вывернул наизнанку листья тополей, растущих на другом берегу, отчего вся рощица казалась серовато-зеленой, словно бы слегка запыленной. Тополя не шумели, а как будто вздыхали. Леке распряг лошадей, пустил их пастись и, отойдя в сторонку, тоже разделся. Немного остыв, он вошел в воду, переплыл на другой берег и принялся ловить рыбу.
— Изо дня в день одно и то же, — гнул свое Марев.
Директор поглядел на свой живот.
— Оно так, но и ты ведешь себя неправильно. Людей дичишься.
— Хочешь, чтоб я пить начал?
— Иногда и выпить не вредно или там в картишки перекинуться. Чем еще можно заняться в нашем убогом городишке? В твои годы я тоже мечтал о какой-то другой жизни. И энергия была, и для народа хотелось что-то сделать, и с идеями разными носился. Что такое наша межпартийная склока, знаешь? Как стали гонять меня из города в город, понял я, что так ничего не добьешься, — сам влез в политику. И пошло: противника уволишь, сторонника назначишь. Что я могу один сделать, какую пользу принести, когда кругом все воруют, все бесчинствуют? Вот я и решил: поживи-ка ты, брат, лучше для себя. Все равно ничего умней не придумаешь.
— Не хочу я жить как все, — заявил кассир.
— А кто тебя спросит? Коли не хочешь копить денежки да брюхо растить, сделайся туристом, займись хозяйственной деятельностью, из чего, заранее тебе скажу, ничего путного не выйдет. А то начни писать, посылай в газеты статьи о том, как поднять благосостояние нашего города и превратить его в курорт.
Директор повернулся на спину и блаженно зажмурился. На том берегу Леке усердно шарил в прибрежных ямах. Голова его то показывалась над водой, то исчезала, оставляя на поверхности пузыри. Солнце спустилось к самому холму. По дороге прогрохотал грузовик, поднял тучу пыли и умчался. Когда пыль улеглась, на голубоватой черте горизонта вновь стали видны телеграфные столбы, напоминая путников, неведомо куда бредущих по белой дороге.
Марев влез в воду, намылился и принялся плескаться, радуясь, что директор ни в чем его не подозревает. Но эта радость очень быстро померкла. Ему стало казаться, что теперь он не сможет выполнить задуманное. Он гнал от себя эту мысль, старался понять, что ему мешает, припоминал все свои мечты, свою жизнь в последние несколько недель, но никак не мог отделаться от чувства, что все это было давным-давно и уходит от него все дальше.