Николица била мотыгой все быстрее, часто наклоняясь, словно угрожая черной земле.
Помолвка © Перевод Л. Лихачевой
На вершине холма, где одиноко торчала по-осеннему желтая груша, Босилков остановился передохнуть. Вытер лицо носовым платком, обмотал им шею и постарался представить себе встречу с будущей невестой — как он сядет рядом с ней и скажет, спокойно и просто, что полюбил ее не в эти последние недели, а уже давно, с тех пор, как впервые увидел. Он напряженно подыскивал подходящие слова, но все, что приходило в голову, получалось или чересчур сентиментальным, или, наоборот, слишком сухим и напыщенным.
— Похоже, я совсем отупел. Да и ни к чему все это. Она и так знает, зачем я должен явиться, — злился Босилков, разглядывая короткую тень, лежавшую у его ног.
Это был полный, невысокий человек с благодушным, бугристым лицом — с гимназических лет его мучили прыщи. Жидкие, плохо растущие волосы еле прикрывали начинающую седеть круглую голову. Неожиданно высокий и внушительный лоб совсем не вязался с мягким, по-детски кротким выражением карих глаз, да и во всей его плотной фигуре чувствовались неловкость и неуверенность, словно что-то постоянно давило и сковывало силу этого короткого тела. Четыре года назад он занял место судьи в родном городке — чтобы угодить отцу, местному адвокату, чья клиентура с тех пор стала быстро расти. За эти годы Босилков растолстел и удивительно быстро состарился, отчего его внешность только приобрела солидность и спокойную важность.
Судейское место, как выяснилось, более чем достаточно удовлетворило его самолюбие, и теперь он мечтал только о том, чтобы устроить свою жизнь как можно удобнее и приятнее. Однообразные будни городка ничем не тревожили его ум. Все его стремления незаметно заглохли, а с ними и всякая потребность в какой-нибудь более богатой духовной жизни. Очень скоро Босилков привык мыслить практически и уже чуть ли не гордился этим.
«Почему бы мне не остаться здесь навсегда, — говорил он себе. — Неужто лучше в погоне за карьерой мотаться из города в город, из суда в суд? Мне и тут неплохо».
Отец советовал ему:
— Ты посудействуй еще немного, пока здешнее му- IJ жичье тебя как следует не узнает, а потом подавай в отставку. Начнешь понемногу адвокатствовать, дела тебе хватит, клиентура обеспечена, поднакопишь деньжат, женишься… Чего лучше?
И сын решил его послушаться.
Он стал подыскивать невесту. Выбор пал на Л не а нету, дочь богатого мельника Спаскова. Впрочем, судья почти не имел возможности выбирать — все устроилось без его участия. Мельник вел свои процентные дела у старого Босилкова — в его-то конторе и сладилось дело.
До этого Босилков видел девушку только издали и никаких чувств к ней, разумеется, не испытывал. Лисавета никогда не производила на него ни малейшего впечатления. Два-три дня он колебался, а потом уступил отцовским советам и уговорам. Слишком уж солидное приданое давали за дочерью мельника. Босилков согласился и уже видел в мечтах будущую богатую и привольную жизнь.
С тех пор он несколько раз встречался с Лисаветой, но еще ни разу не оставался с ней наедине. Поняв, что девушка согласна, Босилков назначил это сегодняшнее свидание в виноградниках.
Посидев немного на холме, Босилков успокоился и огляделся.
В низине прямо под ним лежал городок, словно нарочно выставив напоказ свои кривые улочки. Под высокими, похожими на метлы тополями уныло цедилась почти высохшая речушка. На базарной площади среди пустых прилавков бродили гуси, а под самым холмом, там, где крыши домов терялись в густых садах, визжал поросенок и вился синеватый дымок.
Городок тихо нежился под невысоким сентябрьским небом. На главной улице скрипела груженная соломой телега. Во дворах кудахтали куры, чирикали воробьи. Где — то в нижнем конце глухо тюкал молоток лудильщика. Медь отвечала ему гулко, со стоном. Звуки метались по низине, словно искали убежища.
Судья долго смотрел на все это. То и дело взгляд его невольно останавливался на окраине, где громоздился большой серый корпус мельницы. Даже сюда доносилось ритмичное пыхтение ее машины.
Когда-нибудь эта мельница будет принадлежать ему. Босилков уже представлял себя ее хозяином — в двуколке, запряженной крупным вороным жеребцом; он не раз видел, как в такой двуколке раскатывает по городу мельник. В городке уже шушукались о предстоящей свадьбе. Имя судьи приобретало новый вес и авторитет. Ведь ему предстояло стать самым богатым человеком в околии.[20]