Их четырехлетняя дочь, услышав голос отца, с веселым визгом прибежала из гостиной и ухватилась за его ногу.
Он рассеянно погладил ее по головке и сердито спросил:
— Что это за господин?
— Не знаю… такой представительный… похоже, порядочный. Пришел около десяти, позвонил в дверь. Говорит, прочел объявление. Я не могла ему отказать.
— Ты знаешь, что я не желаю видеть здесь никаких мужчин! — сказал Ганев, направляясь к кухне.
Неприятная новость грозила испортить ему весь обед.
Стол, накрытый белоснежной скатертью, сверкающие чистотой приборы; на стене — ряд банок из дешевого фаянса, развешанных красиво, точно в аптеке; диванчик у стены, на котором он любил отдыхать после обеда, почитывая газету, — весь привычный уют этого уголка, излучавшего специфический запах семьи, заставил его сердце сжаться так, как будто ему предстояло поделиться всем этим с незнакомым мужчиной, который въезжал в его дом.
Огорченный, он сел за стол, забыв даже переодеться, как обычно, в старый костюм.
Девочка забралась к нему на колени, но он отстранил ее:
— Погоди, Мими, я опоздаю на работу.
— Сегодня в бойлере не было воды, — сказала жена, пытаясь его отвлечь. Она поставила на стол кастрюлю с супом из шпината, из которой торчала длинная голубая ручка половника, и продолжала:- И в трубах такой треск стоял, я боялась — лопнут.
— Трак, трак, трак! Вот так трещали, папочка, — встряла Мими, весело размахивая кухонным ножом.
— Когда готовишь, не лей воду зря, — сказал он строго, чтобы покончить с вопросом о бойлере, и добавил: — Этот господин оставил задаток?
— Оставил, — сказала жена.
— Когда придет, вернешь ему!
— Но он заплатил вперед за целый месяц, — смущенно ответила она.
— Пф! — Он сделал негодующий жест. — Я же сказал тебе, что комнатой буду заниматься я… Чтобы в собственном доме не было покоя!..
— Что ж мне теперь делать? — виновато спросила жена. — Вешаться, что ли? Сама не знаю, почему я согласилась, какое-то затмение нашло. Теперь и я жалею. Переоденься, в этом костюме тебе неудобно обедать.
Привычке надевать перед обедом старый, изношенный костюм он не изменял никогда: Ганев берег свою одежду, как женщины берегут любимые платья.
Он пошел переодеваться, кряхтя и что-то бормоча про себя.
Все-таки еще была надежда найти того господина и вернуть ему деньги. Правда, тут же он вспомнил, что в таких случаях деньги полагается возвращать в двойном размере, и неизвестный господин мог этого потребовать.
Вернувшись на кухню, он спросил, оставил ли будущий квартирант свой адрес.
— Нет, — сказала жена.
— А когда он собирался переезжать?
— На днях. Я дала ему ключ.
Ганев окинул ее изумленным взглядом.
— А если это вор? — закричал он, стукнув по столу. — Выследит, когда нас нет дома, и ограбит.
Жена испугалась. На лице ее отразилось неподдельное страдание. Девочка смотрела на них растерянно.
— Что ж нам теперь делать? — спросила жена сокрушенно, готовая на все, лишь бы искупить свою вину.
— Будешь сидеть дома, и чтоб никуда не выходить.
Семейство уселось за стол — каждый на свое, определенное место: жена спиной к плите, девочка рядом с ней, он — напротив жены.
Обед проходил в угрюмом молчании.
Вдруг Ганев спросил:
— Как этот человек выглядит?
Жена опустила ложку в тарелку, вытерла губы девочке и сказала неуверенно:
— Как-то необычно.
— Он что, чиновник? Что ты в нем увидела необычного? Опиши-ка мне его.
— Не похож на болгарина, — сказала она. — И вроде не чиновник. Скорее врач… или… кто его знает. Сначала он внушал мне доверие, а сейчас я тоже засомневалась…
— По-болгарски хорошо говорит? — спросил Ганев, испытывая недоверие и ревность.
— Красивый мужчина, солидный такой Видимо, воспитанный, манеры приятные…
— Значит, понравился тебе?
— К оста, — сказала она, и белое лицо ее залила краска, а глаза заблестели, — ребенок слушает, не говори глупостей.
— Ну а как же? Чем еще это можно объяснить — является незнакомый человек, ты сразу проникаешься к нему доверием, сдаешь комнату да еще и ключ от двери вручаешь!
— Вот ты увидишь его и поймешь. Я тебе говорю, он какой-то необычный. И потом он так заморочил мне голову…
— Как бы там ни было, ноги его здесь не будет! — заявил Ганев, несколько успокоенный последними словами жены и уже сердясь на человека, чуть ли не силой заставившего сдать ему комнату.
Он поел, лег на диванчик и уткнулся в газету, пытаясь забыть о неприятном происшествии. Потом он перешел в холл, включил там радио, послушал сводку военных действий и рассказал жене о забавном случае с каким-то страховым векселем. Обеденный перерыв кончался, он опять переоделся и пошел на работу. В дверях он сказал жене: