Он уехал на следующий день. Ана увидела, как исчезли за дверью его громадные чемоданы, пригибая к земле носильщиков.
Комната еще долго пустовала. Ана не заходила в нее, будто боялась ее голых стен.
Наконец Ганев позвал маляров сделать ремонт. Он решил устроить себе там кабинет. Когда он туда зашел, на полу, среди ненужных бумаг и газет, он нашел маленькую фотографию квартиранта. Поднял ее, разорвал и выбросил в окно.
Они снова зажили по-старому.
Вечером Ганев возвращался с работы прямо домой и принимался за свои марки. Или что-нибудь чинил, или помогал жене, а потом шел в кабинет и любовался своей коллекцией и сделанными в горах снимками. Был период, когда он увлекся идеей разведения грибов и несколько вечеров читал Ане специально купленную книгу по микологии. И по-прежнему он, казалось, был счастлив и доволен жизнью.
Ана жаловалась, что ей трудно без прислуги. Это было самой большой ее заботой. По утрам она рано вставала и принималась за хозяйство — спокойно, неутомимо. На лицо ее снова легло постоянное ровное выражение безразличия и скуки. Воспоминание о том странном дне постепенно выветрилось из памяти вместе с образом квартиранта.
Только девочка, подраставшая в их неизменяющемся мире, находила в нем тысячи удивительных и прекрасных вещей, которые волновали ее, принося то радость, то слезы.
Найденный вексель © Перевод Л. Лихачевой
— Нет, вам никогда меня не убедить, — запальчиво говорил сидящий за соседним столиком молодой человек. Он отрицательно вскидывал голову и то и дело хватался за шляпу, словно собираясь вскочить со стула и уйти.
— Нельзя же забывать о совести, разуме, гражданском сознании. Без их помощи трудно оценивать свои поступки. На одних чувствах далеко не уедешь, разве только придешь к какому-нибудь голому и неумному индивидуализму, — отвечал ему сидевший напротив собеседник. — Главное — это связан ли человек с обществом или оно ему противно и ненавистно.
Голос его звучал спокойно и бесстрастно. В серых глазах светилась раздражающая молодого человека уверенность. На вид ему было лет тридцать с небольшим, но виски у него уже поседели, а красивое лицо выражало задумчивость и усталость.
— Вы опять о своем: человек, гражданин, гражданские чувства, — горячился молодой человек. — Ко всем чертям эту фикцию! Лучше скажите мне о реальном человеке, который ошибается, страдает, ищет справедливости. Которому любая фикция прибавит не больше, чем собственная тень!
— Но я же как раз о таком человеке и говорю, — заметил другой, не смущаясь стремительными речами собеседника. — Вы меня просто не понимаете. Гражданское чувство отнюдь не фикция.
Он окинул взглядом вынесенные на тротуар столики кафе, словно опасался, что кто-то услышит их разговор. Действительно, почти все места были заняты, и в разреженном, падавшем из окон заведения свете уже блестели устремленные на собеседников, жаждущие скандала глаза.
— Лет десять с лишним назад со мной произошла странная история, — сказал старший. — Наш спор мне о ней напомнил. Если хотите, расскажу. Думаю, это вам поможет меня понять. А то вы что-то слишком горячитесь.
— Вам не нравится, что все нас слышат? Да пусть себе. Они все равно скоро разбегутся, — заметил молодой человек и показал на плывущие с гор громадные, торжественно темные тучи.
Где-то за вершинами блеснула молния, но гром утонул в городском шуме. Горячий неподвижный воздух пронизала прохладная струя. Еще сильнее запахли цветущие липы, склонившие над столиками свои темные силуэты.
— Пронесет, — Сказал старший. Он взглянул на небо, чтобы установить направление, по которому двигались тучи, и тем же спокойным, бесстрастным голосом начал свой рассказ:
— Был я тогда совсем мальчишкой — только что окончил гимназию. В этом возрасте человек еще не очень умеет притворяться, а тем более хитрить с самим собой.
Я приехал в столицу, чтобы поступить в университет, но денег у родителей не было, и сначала надо было найти работу.
Комнату я решил себе подыскать где-нибудь на окраине. Все там казалось мне таким знакомым, родным и спокойным. Пыльные улочки, невысокие домики, дворы, где среди цветов порой торчали стебли кукурузы или зеленела полоска картофеля, — все напоминало о провинции. Мое внимание привлек один из новых домов. На дверях висело объявление о том, что хозяева сдают свободную комнату «солидному господину».
Я долго топтался на грязной улице, недоверчиво посматривая на дом, потом наконец набрался храбрости, поднялся на второй этаж и позвонил.