Вечера хозяева, если не уходили в кино или в гости, проводили в кухне. Сняв рубашку и оставшись в одной майке, он натягивал старые брюки и утыкался в газету. За ужином жена пыталась учить его хорошему тону:
— Так ложку не держат. Возьми нож в другую руку.
— Э, пустяки. Сам знаю, — ворчал тот, но учить себя позволял.
Между тем они стали жить довольно широко. Оба до такой степени были уверены в благополучном исходе «игры», что, не желая терять время, уже сейчас принялись веселиться вовсю. Служаночка то и дело бегала приглашать гостей, носилась по лавкам, таскала в пекарню тяжелые противни. Гости приходили через день, через два — две чиновничьи пары и, конечно, Качев, человек с мутными, похожими на свиные глазками. Он владел чем-то вроде информационного бюро и, судя по всему, не чуждался темных делишек.
Вечеринки продолжались до поздней ночи — с песнями, шумом и женским визгом. После каждого такого пиршества хозяева находили повод повздорить, то из-за того, что муж вел себя неподобающим образом, то из-за кем-то сказанных слов, так что когда произошел незаметный, но очень важный случай, я не обратил на их очередную ссору никакого внимания.
* * *
В субботу, вернувшись домой, я столкнулся с хозяином на лестнице. Без шляпы и без пальто, он медленно спускался, наклонив большую, рано облысевшую голову. Взгляд его был устремлен вниз, словно отыскивал какую-то потерю. На площадке он остановился и, посторонившись, подозрительно оглядел меня, а затем вновь принялся осматривать каждую ступеньку.
В доме царило уныние. Я обратил внимание на тишину, но объяснил ее вчерашней вечеринкой. «Опять поругались. Хозяин ее чем-то обидел, и теперь она с ним не разговаривает».
Впрочем, время от времени супруги все-таки обменивались несколькими словами. Я слышал, как они о чем-то расспрашивали служанку. Решив не думать об этом, я, как обычно, взялся за газету, где просматривал объявления о приеме на работу. Шаги хозяев раздавались по всему дому.
Только вечером, когда муж с женой куда-то ушли и мы со служанкой остались одни, я узнал, что хозяева потеряли что-то очень важное и что оно по какой-то невероятной случайности находится в моих руках.
Девочка постучалась ко мне. Не успела она открыть рот, как глаза ее наполнились слезами, губы задрожали.
— Вы не находили в прихожей бумажки?
— Какой бумажки?
— Не знаю, я не видела, но хозяин говорит, что маленькая и сложена вот так, вчетверо.
— Зачем ему эта бумажка?
— Ох, очень, говорит, она важная. Господин Качев вчера надевал пальто и выронил. Вексель называется. На много денег.
— Вексель? Вексель, говоришь? А ты знаешь, за что наши получили этот вексель?
— Так бумажка-то господина Качева, — печально сказала девочка. — Теперь хозяин мне целый год платить не будет.
— Ты-то здесь при чем?
— Они говорят, будто я, когда утром подметала, не глядела как следует. А я и не помню, чтобы мне какая бумажка попадалась. Хозяйка велела бросить мусор в печку, я и бросила.
— И ты помнишь, что никаких бумаг в мусоре не было?
— Точно не помню, вроде не было.
Удивленная моим неожиданным возбуждением, девочка бросила на меня подозрительный взгляд и, готовая разрыдаться, умоляюще воскликнула:
— Если вы ее нашли, отдайте ради бога!
— С чего ты взяла? — рассердился я не столько из-за ее нелепых подозрений, сколько из-за того, что вексель попал не в мои руки.
— Выгонят меня! — заплакала служанка.
Я принялся ее утешать, сам готовый расплакаться от злости. Как я мог не заметить в прихожей векселя? Упустить такой прекрасный случай! Это же наверняка тот самый вексель — залог того, что предприниматель оплатит обещанную взятку.
Девчонку мне, конечно, было жалко, но не очень. В какой-то степени я даже был ей благодарен — вдруг она и вправду, сама о том не ведая, сожгла документ, от которого зависело «счастье» моих хозяев?
Когда служанка ушла, я сунул руки в карманы и, стиснув зубы, забегал по комнате.
И вдруг у меня в памяти всплыла смутная картина: я стою в прихожей, а у самых моих ног что-то белеется в темноте. Но когда это было и что случилось потом? Не сразу я вспомнил, что подобрал ту бумажку и сунул ее в носок галоши…
* * *
Для того чтобы попасть в гостиную, нужно было пройти узенький коридорчик. Довольно длинный, потому что одну из его сторон целиком занимала кухня, и темный — наружная дверь была сплошная, без стекла. Заканчивался коридор стеной, за которой находилась гостиная. К стене была прибита вешалка, где мы оставляли свои пальто, а под ней — галоши. Правда, мои галоши оказывались там редко. Я чуть не каждый день находил их брошенными у самого порога. Хозяйкиных рук дело. Надо же ей было как-то показать мне свое презрение.