— Сваты, что ли? — спросил Шалдаев. — От Бекташа?
— Сваты. Только теперь не сватают: молодежь сама все решает.
Шалдаев глянул на жену: а ты что говорила? Варвара Ивановна пожала плечами: вот так, мол, такая у нас дочь.
— Степан Матвеевич, — продолжал Джахангир, — весь кишлак уже год говорит об их свадьбе. Дочка у вас хорошая. Скромная девушка. Строгая. А наш Бекташ тоже парень неплохой. Да вы сами знаете.
— Работящий, — согласилась Варвара Ивановна.
— А хозяйственный какой! — добавил Джахангир.
— На машину скопил, — заметил Урун и поерзал на стуле, косясь на пустые чашки сервиза, выставленного на стол.
— И перспективный! — поднял Джахангир палец. — Прирожденный бригадир. Все умеет! И достанет чего хочешь, и уладит, и купит, и продаст.
— Продаст — это точно, — кивнул Степан Матвеевич. — А вы, значит, родственники его?
— Мы все теперь будем родственники, — улыбнулся Джахангир. Красивое породистое лицо его светилось гордостью и снисхождением: он великодушно прощал своего недруга, забывал прежние обиды и ждал того же от Шалдаева. — У нас, Степан Матвеевич, родня — сила! Помочь надо, каждый по горсти принесет — гора будет. А вам тоже надо здесь хорошо жить. Дом есть — усадьбу надо богатую. Чтоб корова, овцы, индюки…
— А кормов-то где взять? — подала голос Варвара Ивановна, благодарно сверкая завеселевшими глазами.
Джахангир повел рукой, словно бросил к ее ногам все, что ей требовалось.
— Разве это проблема, Варвара Ивановна? На селе живем! Все будет! И огород надо расширить. Сколько у вас? Двадцать соток? Это на целине-то! Добавим! Да в любом месте сей бахчевые, чеснок — все, что хочешь, — было бы желание.
— Все это ладно, — прервал его Шалдаев. — А с невестой как быть? Ее надо послушать.
— А чего ее слушать? — отмахнулся Джахангир. — Ее Бекташ слушал. Объяснились, договорились. Теперь нам надо договориться, лепешку разломить.
— Какую лепешку?
— А у вас нет разве? — взглянул Джахангир на стол, на хозяйку. Варвара Ивановна спохватилась, ужаснулась, увидев, что и чай еще не подала.
— Ой, да что ж это я! Сама пеку, сейчас я… Горяченькие еще. Вы уж извините. Так говорили красиво!
— Лепешку разломили, — объяснил Джахангир, — значит, по-нашему, договорились о свадьбе. Чтоб в этот дом больше никто не сватался.
— Погоди! — остановил жену Шалдаев. — Как же это получается, сломаем лепешку, и все?!
— А что еще надо? — искренне удивился Джахангир.
— Зина дома? Зови, — сказал Степан Матвеевич. Варвара Ивановна поспешно ушла, а Джахангир стал приглядываться к хозяину.
— Степан Матвеевич, что-то вы… вроде как не хотите…
— Что вы, Джахангир Холматович! Как могу не хотеть, если дочь решила. Просто честь по чести надо. И вас уважить. Говорите же, родней станем.
Помалкивавший Урун решил, что может сгладить образовавшуюся неловкость, и, улыбаясь во все широкое прокаленное солнцем лицо, заметил:
— Степан Матвеевич говорит всегда: крепкими будем, как кулак, никакой шайтан нас не свернет.
Зина предстала перед гостями растерянная. Поздоровалась и взглянула на отца, ожидая разъяснений.
— Вот пришли сваты, — сказал хмуро Степан Матвеевич. Крепился, но все же не сдержал обиды. — Говорят, что вы уже договорились с Бекташем, а мы, значит, в последнюю очередь узнаем. Ну, спасибо, дочка, уважила…
— Папа, ты чего?
— Я — ничего. Если правда согласна — будем лепешку ломать.
— Какую лепешку?
— Да вон… — кивнул он на мать, выносившую из кухни стопку лепешек. — Хоть все разом.
— Это так говорится: лепешку сломали, — объяснил осмелевший Урун, — значит, договорились о свадьбе.
— Чтоб не сватался больше никто, — подчеркнул Шалдаев.
Зина поняла. Гордо подняла голову и выбежала из комнаты.
— Ну, вот видите, — с облегчением развел руками Шалдаев. — Не получится родства.
— Степан Матвеевич, она же девчонка, — втолковывал Джахангир. — Застеснялась. А мы люди взрослые, должны разъяснить, подсказать, направить.
Распахнулась дверь, вошла Зина с тыквой в руках, молча подошла к столу и положила тыкву рядом с лепешками. Так же молча вышла из комнаты. Джахангир смотрел на тыкву, не понимая.
— Что это?
— Тыква, — сказал Степан Матвеевич как можно спокойнее.
— Вижу, что тыква. Зачем она?
— Вам. Чтоб знали, что вам дали отказ. Тоже обычай. Не будет свадьбы.
Джахангир осознал позорный смысл подношения и покраснел. Урун пустился в объяснения: