По внешнему виду человека порой очень трудно, а иногда и невозможно определить глубину и силу его переживаний. У некоторых людей все их чувства и эмоции «выплескиваются» наружу, другие, обладая более сильным характером, стесняясь окружающих, загоняют их глубоко внутрь. Мать Николаева за все время моего пребывания в их квартире не проронила ни слова. Она сидела в кресле, как каменное изваяние, и, казалось, не понимала и не слышала, о чем мы разговаривали. Отец Василия Семеновича — живой и подвижный старик — вначале тоже, не принимал участия в разговоре. Но он внимательно следил за моими вопросами и ответами Людмилы Петровны, и на лице его можно было прочесть, что он не всегда согласен с выводами и оценками своей невестки. Иногда он прикасался рукой к ее плечу, как бы напоминая, что он рядом и что готов в любой момент прийти ей на помощь. Хотя, повторяю, со стороны очень трудно судить о силе чувств человека, мне все же казалось, что острее всех членов семьи смерть Николаева переживала его жена Людмила Петровна. Может быть, потому, что считала себя в ней больше других виноватой.
— Этот последний приступ, — продолжала она после того, как мы соединенными усилиями на какой-то короткий миг успокоили ее, — был особенно тяжелым. Мы вызвали скорую помощь, и врач, который, кстати, уже бывал у нас раньше, настоял на госпитализации.
— А когда похороны? — спросил я, все никак не решаясь сказать ей главное.
— Завтра в двенадцать часов дня на Южном кладбище, — суховато ответила Людмила Петровна, начавшая уставать от разговора. К тому же, видимо, ее все-таки сердило и волновало то, что болезнью и смертью ее мужа занимается уголовный розыск.
— Вам не стоит так убиваться, — решился я наконец, — ваш муж умер вовсе не от язвы, так что вашей вины тут нет. Причиной его смерти явилось проникающее ножевое ранение в живот.
Члены семьи Николаева, как и следовало ожидать, неодинаково отреагировали на мое сообщение. Мать Василия Семеновича, отрешенная и безучастная, быть может, даже не услышала моих слов. Дочь, как видно, просто не поняла или не осознала до конца, что ее отец не просто умер, а его убили. Людмила Петровна так побледнела, что я сделал движение к ней, боясь, что она сейчас упадет в обморок. Лицо ее перекосилось, по нему прошли какие-то конвульсивные движения. У нее начался озноб. В глазах был ужас. На отца Николаева известие о его насильственной смерти тоже произвело сильное впечатление. Но он быстро справился с собой.
— Этого не могло быть, — закричал он, — просто глупость какая-то, идиотство! Врачи не разобрались, как всегда, и вот вам, пожалуйста, ножевое ранение. Да я, если хотите знать, видел своего сына за день до смерти. Мы с женой живем в другой части города, а тут, как чувствовали, приехали к детям. Васе было очень плохо, но так было ведь не в первый раз, он сам жаловался на очередной приступ язвы, говорил, что без операции ему все-таки не обойтись. Да если бы его кто-то ножом ударил, неужели бы мы не заметили, да и не стал бы он скрывать это от меня, от матери, от Людмилы.
Я дал ему выговориться, а потом сказал:
— Конечно, вы правы. Все это и мне кажется странным и непонятным. Поэтому-то я и пришел к вам, чтобы вместе разобраться, что все-таки случилось с вашим сыном. Вот, например, меня очень интересует, что он делал и с кем встречался перед смертью. Можете вы час за часом восстановить, скажем, его последние три-четыре дня?
— Не могу, — сказала жена. — Могу только последний день. До этого он неделю был в командировке.
— А когда Василий Семенович вернулся, он вам ничего не рассказывал, ни на что не жаловался?
Быть может, мне показалось, но Людмила Петровна чуть-чуть смутилась. По крайней мере, пауза между моим вопросом и ее ответом была довольно ощутимой. Впрочем, ей тоже нужно было какое-то время, чтобы поточнее все вспомнить.
— Ничего такого он не говорил, — наконец сказала она. — А жаловаться жаловался на свои обычные язвенные боли. По приезде, пожалуй, ему было даже хуже, чем обычно. В последний день Вася никуда не ходил, так ему было плохо, даже на работу не пошел. Звонили ему много, но тоже все известные люди, в основном друзья по шахматам. Из-за этих игр мы иногда с ним очень ссорились, а вообще жили дружно, это даже родители его могут подтвердить.