- Жена у него пропала! – выкрикнула бабка Матрона, что составляла почетный эскорт, - видишь, батюшка, на мужике лица нет, поседел от тоски! И сам бы не пришел, кабы мы не наведались с вопросами – ноги не идут от горя.
И правда, некромант до того видел Федора пару раз – нелюдим мастер дерева – однако, шевелюра его раньше была благородного шоколадного цвета, а сейчас, как одуванчик отцветший.
- Когда? – сурово уточнил городовой и кивнул писарю, тот завозил карандашом по бумаге.
- Да аккурат уже третий день, - как-то обреченно признался Федор.
- В нашем городке трудно вот так просто сгинуть, - почесал бороду Евлампий.
- То-то и оно, батюшка! – не унималась Матрона, - а Стешка-то сирота была, родных не имела, уехать бы куда – да не к кому. С утра того дня я её у коровника видела, вот этими собственными глазами, а к обеду испарилась деваха, как есть, на рынок торговать не пришла, молоко попадет, жалко… Феденька, может, уступишь мне в цене-то?
- Так! – рявкнул Евлампий, - поторгуетесь потом. Сейчас факты! Значит, подоила корову и сгинула? Муж, дети – где были?
- Я плотничал в сарае, как обычно, к обеду надо было скамью для тетки Пелагеи закончить, - на редкость связно выпалил Федор и побелел почему-то.
- Да ты присядь, голубчик, - засуетилась вокруг него Алевтина, глядя медовыми глазами, - люди, ну плохо же человеку! Без жены остался! Как же жить-то теперь…
Причитала и не сводила с мужика жадных глаз. И то дело: мастеровитый и спокойный – завидный жених.
- А дети у матушки моей уже неделю, помогают с огородом, сегодня вернутся. Что я им скажу… - почти прошептал плотник.
Евлампий угрюмо задумался, на какой-то момент галдеж прекратился, воцарилась тишина. Даже безумная бабка Фрося кралась по стеночке бесшумно, обходя зал по периметру, нарезала круги вокруг молоденького писаря.
- Значит, просто пропала, - подвел итог городовой, - кто-нибудь видел, как Степанида из дома выходила?
Тишина звенящая.
- Значит, не выходила, - Евлампий многозначительно посмотрел на Федора. Тот побелел ещё больше.
Самой догадливой оказалась девица Груша.
- Да вы что?! – вспыхнула она, - Федор жену пуще жизни любил! Стешка всегда ходила такая улыбчивая, такая довольная! Не ссорились никогда.
Последние слова, впрочем, были произнесены с нескрываемой завистью, так, что вся женская часть процессии вздохнула разом. Да и видано ли, чтоб после двадцати пяти лет брака жена, далеко не красавица причем, цвела и радовалась семейной жизни? Значит, действительно муж золотой. Во всех смыслах.
- Как любил – разберемся, - буркнул городовой, - когда найдем.
- Не ссорились, говоришь? – вперед выступила горластая тетка Пелагея, - прости, Федор, но я чисто по-соседски выскажусь. Следствие идет, нельзя утаивать. Аккурат как раз третьего дня мы с Матроной Ивановной и Аграфеной Петровной на лавочке сидели вечерком и краем уха зацепили…
Многозначительно замолчала.
- Та-а-ак! – городовой обратился в слух.
В него же обратились все присутствующие, кроме писаря, который тихонько подвывал в углу, глядя, как сумасшедшая бабка Фрося надвигается неумолимо, кривя в улыбке беззубый рот, распахнув объятия.
- Цыц! – не оборачиваясь, скомандовал в их сторону городовой, и бабка вдруг стихла, присела на стульчик, смиренно сложив руки на коленки, меча, впрочем, огненные взгляды в сторону парня.
- Ну и вот, - продолжала Пелагея, - ругались, значит, наши голубки-то! Стешенька, вроде, кричала, что он её жизнь загубил…
- Да не, - перебила её бабка Матрона, - у меня слух хоть и похуже, но я явственно слыхала, как кто-то кричал, что что-то там украли. Или кого-то…Во как!
- То есть, - девица Груша прижала ладони к пылающему лицу, - Стешку украли?!
Федор покачнулся, словно хотел сказать что-то, но потом передумал, обреченно опустил голову.
- Оссподя! – воскликнула бабка Фрося со своего места и размашисто перекрестилась, на всякий случай перекрестила писаря, а потом высморкалась и загоготала. Впрочем, к её куролесам все уже давно привыкли и даже не обернулись.