Пират провожал их завистливым взглядом. Знакомое щемящее чувство подкатило к горлу, и он завыл.
Простор звал. Властно и требовательно. Так, наверно, небо зовет птицу, находящуюся в клетке.
Ванин долго не мог успокоить пса. Сочувственно трепал его за ухом, гладил по спине, разложил перед ним кусочки белого рафинада. Пират лакомство съел, но продолжал скулить.
— Лежи, лежи, — приговаривал Федор, — потерпи маленько.
Он надел на Пирата ошейник, взял в руки поводок и вывел из клетки.
Со здоровьем к Пирату возвращалась и прежняя строптивость, он снова никого не подпускал к себе, ел только из рук Ванина. На прогулку его без намордника не выводили.
Однажды, когда пес окончательно окреп, хозяин пришел к нему с невысоким пареньком в телогрейке. Брюки-галифе, заправленные в кирзовые сапоги, рыжее пламя чуба из-под блестящего козырька — все это придавало ему особо залихватский вид.
Пират, как всегда при виде посторонних, оскалил острые клыки, но паренек расхохотался:
— Ну и пантера!
Это был помощник Федора. Он должен был вместе с ним проверить данные собаки, помочь в передрессировке.
Каждый раз, когда парень появлялся в питомнике, Пират выходил из себя. Но однажды Федор надел на Пирата ошейник, и ему пришлось идти рядом по улице с рыжим парнем, которого он откровенно недолюбливал.
Мороз усиливался. На перекрестках женщины-регулировщицы,, пытаясь согреться, утрамбовывали валенками снег.
У магазина — очередь. Рядом пленные расчищали развалины дома.
Пират, который реагировал на малейшие шорохи, услышав немецкую речь, внезапно остановился и навострил уши. Один солдат, присвистнув, подозвал его, и он собрался было подбежать на зов, но вдруг посмотрел на хозяина и нерешительно остановился. Федор дернул за ремень, Пират нехотя побрел дальше.
Пришли в парк. Проводник отстегнул поводок. Пес радостно запрыгал вокруг, потом куда-то убежал. Долго не появлялся. Пришлось все время звать его. Раздосадованный Федор решил больше не отпускать от себя собаку. Но вот из-за деревьев показалась знакомая черная морда и круто взяла в сторону.
— Пират, ко мне!
Услышав свое имя, пес остановился, повел ушами — и, как ни в чем не бывало, опять нырнул куда-то.
— Я кому говорю, ко мне!
Пират опять уставился на проводника, не понимая, чего от него хотят. Наконец Ванину удалось поймать его за ошейник.
— Сидеть! — приказал он.
Но Пират продолжал стоять. Он жарко дышал, высунув язык, и виновато смотрел на проводника. Федор потянул поводок вверх и, свободной рукой надавливая на круп, отчетливо, по слогам произнес:
— Си-деть!
Пират подчинился не слову, а руке. Что ж удивляться — ведь он же совершенно не понимает русских команд.
Проверять реакцию собаки вряд ли стоило. Всем хорошо известен агрессивный характер немецкого пса, злобность, которой с лихвой хватило бы на нескольких овчарок.
А вот как ты, братец, ориентируешься на местности?
Помощник ушел прокладывать след. Ванин, немного погодя, заставил Пирата обнюхать отпечатки его сапог. Ободряемый проводником, пес пересек одну аллею, другую. След он взял правильно, но от перевозбуждения чуть было не натворил ошибок.
— Хорошо, хорошо, — успокаивал его Ванин.
Пират отыскал «преступника», с остервенением набросился на его старый, вывернутый наизнанку ватник, и стал раздирать в клочья.
— Хорошо, хорошо, — радовался Федор, давая разъяренному псу кусочек мяса.
— Молодец, — похвалил его и помощник.
Но чем дальше продолжались занятия, тем больше проводник убеждался в том, что возможности его собаки крайне ограничены. Кроме следовой работы, Пират не знал ничего. Он не умел производить выборку человека с вещью, обыскивать местность, совершенно не запоминал запахов.
Трудности только начинались. Пирата следовало всему учить заново, в то время как по возрасту собаки лучший период для дрессировки уже прошел.
С чего же начинать? Наверное, с немецкого.
Федор отправился к учителю, преподававшему иностранный язык в школе, и попросил перевести ему с русского на немецкий слова общеизвестных команд. Он аккуратно переписал их все в школьную тетрадку и начал заучивать одну за другой. Поначалу казалось странным: вместо «сидеть» произносить непривычное «зитцен», а «стоять» превращалось в «штеен».
На следующем занятии все это было проверено на Пирате.
— Иди ко мне! — подозвал он своего питомца.