– Ну да… Нет, ты не обвиняй меня, ведь и я тоже ни в чем тебя не обвиняю. В Юлесоо за что ни возьмешься – всюду на твою мать натыкаешься, а я не хочу сидеть, сложа руки, да, в сущности, там и нет места, где можно бы, сложа руки, посидеть. Подумай, дорогой Йоозеп, и ты сам поймешь, что так будет лучше: ты – там, я – тут.
– Даа… И как долго такое будет продолжаться?
– Ну… я не знаю.
Тоотс вновь задумывается и теребит свои усы с рыжинкой. Ну вот, он и заполучил свою Тээле, он имеет жену – и не имеет, не имеет, но имеет все же. Он никогда не обращал внимания на людские пересуды и, тем не менее, теперь ему становится страшно.
– Было бы самое правильное, – медленно и неуверенно произносит он, наконец, – построить новый жилой дом.
– Ну да, – отвечает Тээле просто, – это намерение плохим назвать нельзя.
– Но когда начнешь думать, сколько это потребует времени и…
– Да, кое-чего это, разумеется, потребует.
Тоотс замечает ироническую усмешку на лице жены, и настроение его падает еще больше. Стало быть, вот каковы они – совет и помощь, которых он ждал от Тээле! Его просто-напросто бросили наедине со всеми его заботами. А ведь не далее, как прошлым летом эта же Тээле сама предлагала ему помощь. Что за новая и странная причуда, которой его собираются опять мучить? Или жена хочет для начала просто-напросто унизить его? Хочет, чтобы Тоотс попросил у нее помощи? Ну, если это так, ему прежде, чем предпринять что-нибудь, надо все как следует обдумать. Похоже, начинается одно из первых супружеских испытаний – проба сил, поэтому именно теперь нельзя проявлять слабость – настолько-то он, Йоозеп Тоотс из Паунвере, все же соображает. А если уж отдавать брюки жене, подчиниться ее власти, надо это делать сразу… без борьбы… расплакаться у нее на груди, мол, он, Тоотс, слабый и беспомощный – и позволить собой управлять и помыкать. Во всяком случае – либо то, либо это, потому что иначе, как ужасными взаимоотношения супругов, у которых проба сил продолжается до бесконечности, не назовешь. Да, нет в супружестве ничего более страшного, чем всплески деспотизма с той или другой стороны. После короткого упоения победой наступает реакция в виде сожаления и сентиментальности, однако в то время, когда кажется, будто все опять в порядке, противная сторона, сама того не замечая, в сущности, еще туже скручивает свой хвост кольцом.
Все это Йоозеп знал, ибо был, как говорится, человеком с открытыми глазами и за свою жизнь много чего успел подметить.
– И это все, что ты можешь мне сказать, Тээле? – тихо спрашивает хозяин Юлесоо.
– Да, я не нахожу, что еще сказать тебе сверх этого.
– Ну что же, – направляется Йоозеп к выходу, – так и быть. Поживем поначалу как Заря и Закат. Небось время покажет, что из этого выйдет. Я, правда, никогда бы не поверил, что уеду отсюда домой один, но теперь приходится поверить. Ну так будь счастлива, Заря, и не забывай своего Заката…
Произнеся это, хозяин Юлесоо выходит в прихожую, не посмотрев ни направо, ни налево. Тээле глядит ему вслед, уголки губ ее вздрагивают, затем окликает:
– Йоозеп! Погоди немного!
Этот призыв Тоотс прекрасно слышит, но заставляет свое сердце стать твердым как камень, выходит во двор, отвязывает лошадь от перил и мчится в направлении хутора Юлесоо.
«Иметь дело с женщинами так же трудно, как танцевать среди куриных яиц, – твердит Тоотс про себя известную старую поговорку. – Этому надо учиться семь лет и еще один день». И – проехав немного дальше: «Если бы женщины были сотворены даже из стекла, они и тогда бы не просвечивали». И – преодолев еще часть пути к дому: «Во всяком случае, было бы куда как правильнее, ежели бы я сначала построил дом и только потом женился. А я начинаю свою жизнь, словно ребенок, который изображая человека, рисует голову и сразу под нею – ноги. Не хватает туловища, то есть, дома».
IV
Не доезжая нескольких десятков шагов до перекрестка, Тоотс нагоняет какого-то пешего, одетого в полушубок и шапку-ушанку. Пешеход отступает в сторону в ожидании, когда ездок промчится мимо. Однако ездок не мчится мимо, а резко осаживает лошадь и кричит:
– Садись в сани, Либле!
– Ого! – отзывается старый паунвереский звонарь. – Видали, вроде как юлесооский хозяин собственной персоной! Откуда это вы жалуете, господин Тоотс?
– Садись, небось, по дороге скажу.
Либле залезает в сани, стаскивает рукавицу, обменивается со старым другом рукопожатием и продолжает:
– Вы вроде как тестя проведать ездили?
– Нет, – мотает Тоотс головой, – тестя я сегодня не видел, да у меня сейчас и нет охоты его видеть. Ездил… Знаешь, Либле, куда я ездил?
– Не знаю. Откуда ж мне знать? Ежели вы не у тестя были…
– Ездил к жене.
– К какой такой жене?
– К своей.
– Вот те на! – Либле крякает и смотрит на Тоотса вытаращенными глазами. – С какой же это поры она снова в Рая живет?
– Да уже дня два. Даже и больше.
– Ну так она ж, небось, там не останется?
– Останется.
– Что вы говорите, господин Тоотс! Вы вроде как шутки шутите. Я знаю – зубоскал вы отменный!
– Нет, Либле, не шучу. – Хозяин Юлесоо направляет лошадь, а вместе с тем и разговор, на другую дорогу. – Ежели у тебя есть немного времени, поехали в Юлесоо, там поговорим.
– Время у меня нынче есть. Скоро уж стемнеет, куда ж мне еще идти.
– Хорошо. Но одно я должен тебе сказать, Либле – будь хоть раз в жизни настоящим мужиком и придержи свой язык. Все, что я тебе сегодня открою, должно поначалу оставаться тайной.
– Оно так, но дорогой господин Тоотс, когда ж это было, чтобы я своим языком нанес вам хоть какой урон?
– Хорошо, хорошо. Дело в сущности, в том, что…
Йоозеп Тоотс объясняет Либле свое теперешнее положение и с особой силой подчеркивает то обстоятельство, что теперь он, Тоотс, от раяского старика уже и гроша не примет, даже если и начнут предлагать. Скорее он станет жить под стрехой, чем станет строить новый дом на деньги, выпрошенные у тестя. И тут вдруг в голове юлесооского хозяина возникает догадка, а не жене ли он обязан тем, что тесть до сих пор не заговорил о деньгах, – может быть это, да и другие штучки придуманы ею лишь для того, чтобы его, Тоотса, помучить?
Но именно поэтому хочет он теперь доказать мучительнице, что в состоянии подняться на ноги без посторонней помощи.
– Что ж нам в таком разе делать? – спрашивает Либле, и при этом лицо у него чуть ли не испуганное, а подобное случается с ним довольно редко.
– Именно это я и хотел у тебя спросить, Либле. Ты всегда такой башковитый и смекалистый, покажи и теперь, на что ты способен.
– Башковитый и смекалистый, – ворчливо повторяет Либле. – Где ж мне быть башковитым и смекалистым, ежели у меня одна нога вроде как в могиле, другая – на краю могилы…
– Ну что ты опять турусы на колесах разводишь! – движением руки останавливает его Тоотс. – Вот ведь взял моду – ходишь вокруг да около, нет чтобы сразу дело говорить.
– Какое там, – пожимает Либле плечами, – откуда ж мне так единым разом скумекать, что к чему. Я вроде как и смекаю о деле-то, когда вокруг да около хожу.
– Ну так отходи, сколько нужно, и скажи, что скажешь.
– Построим новый дом.
– На какие шиши?
– А разве ж в наличности денег уж и вовсе не осталось?
– Вовсе! Что значит – вовсе? Что проку, ежели я, к примеру, десять или пятнадцать бревен к себе на двор привезу, дом-то из них все равно не выстроишь.
– Погодка-то сейчас самая что ни на есть подходящая бревна возить, – произносит Либле, оглядывая большак.
– Да, подходящая. Ежели бы еще было, что возить.
– Но послушайте, господин Тоотс… – После того, как звонарь закурил свою самокрутку и сделал две-три отменных затяжки, он вдруг становится башковитым и смекалистым. – Вы вроде как говорили, будто вам полагаются от Пеэтера Лесты деньги. Он что, и не думает долг отдавать?
– Отчего же не думает, только этого все равно мало.
– Мало?! Но послушайте, тогда я скажу вам еще кое-что. Лен у вас вроде как еще не продан, так? Картошка на мызу не свезена, так? Одному подсвинку уже тесно стало в загоне, так? Только и дела – пустить кровушку да отвезти в город. Сложите все это да прикиньте, какой толк выйдет. Да ведь вам всех денег одним разом и не надобно. Привезем сейчас по зиме материал домой, небось весною видно будет, что к чему. Ежели очень припрет, можно получить под хутор ссуду. А еще, дорогой Йоозеп, учитывайте и то, что рано или поздно раяский старикан развяжет все ж таки свою жирную мошну и предложит вам денег. Пусть только он по первости увидит, что у вас есть хватка и старание.