Выбрать главу

Тогда родители переглядываются и протягивают мою порцию жареных колосков:

- На, тереби! Отщипывай по зёрнышку и не уколись усами, Мыша Тринадцатый!

Ага, всё-таки, мышь, верней, мыша! Это значит: страшный непоседа, особенно, если бедовый тринадцатый, что так и норовит везде влезть. В гостях у бабкиной соседки (к ней пошли, конечно, мы с ба-Мари) я узрела вазу с колосками, но не привычными, косичкой, а в раскидистых веточках, где каждое зёрнышко обкручено цветной фольгой: серебристой, как на бутылках с молоком, золочёной, как бумажки с тех самых конфет-ассорти, зелёной, малиновой и полосатой! И где такие нашли? Уж знаю толк в фольге, сколько изрезала пальцев, спешно, пока не застукали, снимая с молочной и кефирной тары в холодильнике негнущиеся круги с острейшими краями, чтобы позже добавить в песочный "секрет". Но ими точно колоски не обернёшь. Я поразилась умению некоторых заниматься украшательством и потребовала отдать вазу мне. Вазу-то нет, а овсинки в разноцветной фольге я получила вместе со строгими нотациями от бабки, которая моей выходкой оказалась не слишком довольна.

- Опять у чужих людей выманила. Ну, и зачем оно тебе? - заодно удивилась и мама.

- Надо. Будет моим сокровищем! - я занялась обдиранием зёрнышек со стебельков и разворачиванием фольги. Это, чтобы узнать, что там внутри и составляет суть.

Наблюдавший за мной Брэб заметил:

- А может, станем водить тебя в сад?

- Который раз в году цветёт, как в песне?*

- Ну, ты даёшь, Габи, - засмеялась Эса, - в детский сад!

- Лучше в тот, что цветёт. Так вам проще будет.

Да, действительно никакого детсада, только нянчиться у ба-Мари! Та до сих пор обожает рассказывать соседкам о матери Брэба, Бируте, что пыталась присматривать за мной в пелёночном и ползунковом детстве, но спасовала перед моими капризами. "Ди, баба Би!" - орала я беспрерывно, пока Брэб не отослал перепуганную мамашу обратно в деревню. Вот мной и занялась бабушка Мари. Ей даже пришлось оставить работу (в прокуратуре, что ли?) и с грехом пополам начать заботиться о навязанной и не слишком любимой, хм, внучке. Не потому ли иногда она позволяла мне топиться в ванне, после с глаз долой выпроваживая болтаться во дворике вместе с котами или выгуливая с собой на пару по магазинам и парку, а также наспех стряпая для меня по утрам гадкую манную кашу и ту, гречневую, чем я однажды благополучно подавилась.

Преимущественно, конечно, бабуля прикармливает меня народными сказками про хитрых лис, что объегорят всех в округе, притом оправдываясь, на чём свет стоит,  что так всё получилось. Думаю, для ушлой ба-Мари это что-то значит. Но всё же: никакого сада, кроме того перед домом, с яблоньками через акации. И ничьих лишних детей мне в компанию. Если, конечно, я добровольно не пожелаю играть с теми, кто постоянно обитает во дворе. Им, может, и хотелось общаться со мной раньше, а мне так - нет, ни за что, никогда! Наверное, я не вполне понимаю девчонок и их излюбленные занятия, состоящие из криков и мерзейших нелепиц вслух, безостановочного бега наперегонки, кривляний, визга, соплей напоказ и жадности до оглупления во всём, что касается конфет.

Эти маленькие тётки везде ищут конфеты! Даже в моей игрушечной сумке медсестры. Иногда ведь и мне припрёт с кем-нибудь поиграть (редчайший случай!) или чаще изобразить, что играю, и тогда я прошу маму перекинуть мне через плечо длиннющую шлейку коленкоровой сумочки с красным крестом. Авось наладим игру в "больничку", или, что маловероятно, я сама предложу что-то новое, собираясь к радости бабули: влиться в коллектив. Но девчонок опять интересуют лишь сладости.

- Вдруг их там полно? - пробует заглянуть в мою сумку рослая Эра по прозвищу "Кирпич".

Стоящая рядом Плакса Минка тоже кивает, неизвестно чего обнадёженная. Да-а, если таким конфет давать побольше - дружба, несомненно, будет. Но мне не это нужно. Лучше я снова стану за своими сверстницами наблюдать. "Секретики", поди, первой не я придумала. Единственная от них красивая вещь. Когда выискиваешь самое крупное из битых стёкол: жёлтое, зелёное или прозрачное, благо из-под пива и напитков бутылки валяются повсюду. Потом старательно готовишь под очищенное стёклышко "секрет": берёшь розовую маргаритку или распушившийся одуванчик, укладываешь стебельки и листья, а также всё миленькое и блестящее, что найдётся во дворе и дома, вроде моих разодранных на части овсинок. Дальше закапываешь в песочек осколком наверх, внутри получается дивная картинка, красивая, словно сокровище! А уж его, налюбовавшись вдоволь, далее песком и следует прикрыть. 

Как заумно выразилась восхищённая моим художеством мама: "Это - как застывающее на мгновение изображение из пересыпающихся узоров в похожем на подзорную трубу калейдоскопе". Так что, пусть скорей узнают о моём "секрете", что закопан где-то у подъезда, и страшно по привычке позавидуют! К сожалению, проделывать такое можно летом, осенью или весной, когда во дворе произрастает много чего, что привычно вмещает в себя обыкновенный "секрет", а никак не сейчас, если вокруг только вымороженный снег и сухая колючая пыль, вздымаемая вихрями-ветрами. Да и родители уже ругают, что я таскаю отовсюду эти стёкла: "Сама порежешься, кого-нибудь поранишь".