Пёс лежит на боку, хрюкает, а я пытаюсь вытащить ему язык, чтобы обеспечить доступ воздуха в трахею. Интубировать? Не думаю. Сожрёт ещё трубку, в сознании же.
В итоге он открывает глаза и снова пытается ущипнуть меня дёснами. Ох… Не думала, что буду так радоваться агрессии собаки. Пекинесы – это пипец для анестезиолога. Как и бульдог, боксёр, мопс и иже с ними брахицефалы… Колю пролонгированный антибиотик.
Хочется лечить идеально, а получается абы как. Зачем все эти знания, если люди не соглашаются на стандартные алгоритмы лечения пациентов?
«Будь проще».
…Следующая – Ника. Ну, вы меня и здесь отыскали, ребята, респект! Смеюсь.
Давайте посмотрим, что у нас тут. Изучаю Нику. В центре пришитого куска кожи красуется плотный, мумифицированный участок некроза.
– Придётся иссекать, – говорю владельцу собаки.
Мужчина согласно кивает, внезапно становится молчаливым и медленно уходит на ожидание в холл, тихонько прикрыв за собой дверь. Держись, чувак, это уже финишная прямая!
Иссекать некроз стрёмно, но это в любом случае придётся делать, причём именно мне. Опять слушаю Нике сердце, опять ставим внутривенный катетер, опять даю наркоз. Ника плавно засыпает; перемещаемся в операционную. Там я обкладываю участок кожи стерильным операционным полем и быстро выстригаю плотный некротизированный кусок с помощью ножниц. Обновляю ткань. Прекращаем наркоз.
Хирургическое иссечение некротизированной ткани у собаки Ники.
Ника быстро просыпается ещё на этапе обработки новой поверхности раны, бинтования и надевания попоны. Что ж. Теперь нам нужно заживление по вторичному натяжению, когда юная, грануляционная ткань нарастает с боков, постепенно покрывая всю поверхность раны. Пластическая хирургия – это не ко мне.
Когда владелец Ники заходит в кабинет, первое, что он удивлённо спрашивает, это:
– Она живая?
– Э-э-э… – отвечаю ему я. – Да. А Вы думали, что она умрёт?
– Честно говоря, да, – сознаётся мужчина сконфуженно.
И ведь ничего не сказал, когда выходил. Ну, кстати, может и хорошо, что ничего не сказал-то. Странно, почему он об этом подумал?
Завещаю ему продолжать колоть антибиотик. Две недели курса позади, и очень хочется уложиться ещё в одну неделю, но не более. Свежезабинтованная Ника смотрит молодцом и млеет. Потерпи, подружка, дело к полному заживлению.
– Защитный воротник уже можно снять. Гуляйте строго на поводке, – говорю напоследок.
Освобождаю Нику от воротника, и она с удовольствием топчется по столу, зажмурившись и радуясь свободе.
Отпускаю их.
…Затем с рынка приходит мужчина:
– А полечите нам собаку.
– Рыночный пёс, – поясняет знающая всех и вся Эмма. – Опарыши у него там в ране. Сходи, я тут посижу.
О, вкусняшка какая! Опа-а-арыши! Это я прям люблю повыковыривать! Шутка.
«А прозвучало вполне серьёзно».
Набираю в карманы инструменты и лекарства, иду за мужчиной на рынок.
Пёс лежит возле двери в мясную лавку и оказывается большим добрейшим кобелём. Совершенно спокойно он даёт поковыряться у себя в дырке возле корня хвоста и добыть оттуда кучку беловатых, толстых червячков. Заливаю туда суперзаживляющую мазь, намешанную с вонючими порошками родом аж из прошлого века. В довершение, капаю собаке на холку капли от мух и блох.
– На чём можно написать назначение? – спрашиваю у людей, которых прибывает со всех сторон всё больше и больше, – в итоге вокруг нас образуется плотное кольцо из сочувствующих и участвующих зрителей.
Мне протягивают мятый кусок плотной крафт-бумаги, щедро измазанный говяжьей кровью, где фломастером я и пишу название препарата. Банальная обработка собаки вырастает в ранг развлекухи, и толпа из зрителей и воздыхателей всё растёт. Радуюсь, что хоть белый халат оставила в клинике, чтобы не пугать ни людей, ни собаку. Все эмоционально радуются за пса, гладят по голове.
Добрая продавщица мясного отдела выносит говяжий мосольчик с приличным куском мяса на нём и отдаёт псу, чем устраивает ему прям праздник-праздник. Надеюсь, костный мосол не вызовет копростаза у этого пса – беспородные как-то не обращаются с этим.
«Просто получи удовольствие, порадуйся за собаку», – с иронией говорит мой внутренний голос.
Радоваться упорно не получается, – даже не помню уже, что это за чувство такое.
Опарышей, кстати, я уважаю. Моё первое знакомство с ними состоялось на ферме, где от бронхопневмонии помирали пачками телята, причём никакие антибиотики не помогали это исправить. Будучи студенткой-практиканткой, я никак не могла справиться с этой проблемой, – вероятнее всего, виной было плесневелое сено или плохое содержание, подкосившее иммунитет. Как говорил наш воинствующий препод по терапии: «Запомните, студенты! Почти все болезни случаются от нарушения кормления и содержания!»