Капец. Пока мужчина бежал до клиники, кровь, к счастью, остановилась. Но я не умею искать сухожилия и сшивать их! И потом, после сшивания нужна фиксация конечности в согнутом состоянии в течение месяца, чтобы сухожилие срослось. Это уже остеосинтез, по типу аппарата Елизарова – вообще не моя стезя! И как я буду давать наркоз после такого сильного кровотечения, скажите мне?
– Вам нужно ехать в другое отделение, – говорю мужчине ватным языком, частично осознавая, что он без машины, стоит босиком и весь окровавлен, – там есть экстренный анализатор, нужно сделать анализ крови и посмотреть гематокрит: возможно, перед наркозом придётся перелить кровь, – и умоляюще добавляю: – К тому же, там сейчас хирурги опытные работают.
Попутно понимаю, что говорю почти невозможный бред, – а по сути что-то вроде предупреждения перед наркозом.
И мужчина, конечно же, против. Он отвечает:
– Просто сшейте кожу. Я согласен на наркоз без анализов. Под мою ответственность. Я сам ветеринар.
Вот те раз!
– Вы же понимаете, что он в шоке из-за кровопотери? И если сшить ему только кожу, то он навсегда останется инвалидом и будет волочить ногу сзади.
– Да не поеду я никуда, – упрямо говорит мужчина, переступив с ноги на ногу.
Кожу – и всё?
«А дальше хоть трава не расти. Прошу прощения за фразу, но уж больно в тему».
О-о-о-о! Вселенная! За что Ты наказываешь меня такими пациентами?
Внутривенный катетер.
Эмма говорит, пытаясь меня подбодрить:
– Кожу зашей – и хватит. Где ты там будешь искать это сухожилие?
Я понимаю – это она предвидит долгий наркоз, на котором придётся стоять ей, а пациент ни фига не стабилен!
По себе знаю, что даже оперировать куда легче, чем мониторить пациента. Хирург там «копается», а ты адреналином истекаешь и седеешь остатками волос.
«Ну вот и прооперируй».
Да, блять, помолчи хотя бы ты!
– Попробуем найти его, а там – как пойдёт, – отвечаю сумбурно.
Эмма продолжает рассуждать:
– И как ты будешь фиксировать ногу?
– Да бинтом эластичным замотаю, – отвечаю ей. Котёнок-то маленький. Может, и такая фиксация сойдёт.
Эмма только хмыкает. Медленно, очень медленно она вводит котёнку маленький объём жидкостей, чтобы вывести из шока и чуть-чуть поднять давление, но так, чтобы не сильно разбавить уменьшенное кровотечением количество эритроцитов. И чтоб затычка из сгустка крови в ране не соскочила.
Листаю кровавыми руками анатомический атлас, добавляя к старым кровавым коричневым пятнам новые, красные. Ну, прости меня, книга. Ты – одна из моих самых любимых! Я бы даже украла тебя, если бы умела воровать, но, что смолоду не вколочено – под старость не наверстать.
Быстро нахожу картинку тазовой кошачьей конечности… Так, вот оно, сухожилие! Изучаю, куда оно там крепится в норме, чтобы пришить правильно.
«Если найдёшь».
Заткнись, я сказала!
Наркозим маленького пациента. Распаковываю шовник, хватаю иголку иглодержателем. Пинцет. Фух! Ну, где ты там прячешься…
«Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать!»
– Эмма, – говорю я напряжённо. – А согни-ка ему ногу, максимально.
Эмма, подобравшись под операционное стерильное поле, сгибает котёнку ногу, и в чаче из кровавой мясистой ткани появляется размочаленный верхний конец сухожилия.
«Отлично! Хороший мальчик».
Цепляю его кривой иглой, в которую уже впаяна нитка, подтягиваю поближе. Теперь нужно соединить это с нижним концом сухожилия, который должен начинаться от кости. Внизу всё залеплено мощным сгустком. Если его сейчас сковырнуть, опять начнётся кровотечение – мы это уже когда-то проходили…
Тыкаю иголкой на ощупь, туда, где анатомически должно начинаться сухожилие… нащупываю какие-то жалкие ошмётки, к которым едва можно подшиться, – похоже, срезало почти под основание. Шью узловатыми, стежок… ещё… ещё два… На картинке сия процедура выглядит как множество швов, красиво наложенных на разном расстоянии от разреза: там всё ровненько, перпендикулярно, чертёж сделан с геометрической чёткостью фигур. Даже разрез красивый, идеально ровный. Здесь же, на деле, сухожилие тоненькое, размочаленное, другой конец прячется вообще где-то в глубине сгустка, и я, делая стежки, ориентируюсь на жалкие ошмётки, нащупывая их иглой.
Наконец, лапа приходит с физиологически правильное положение. Эмма осторожно сгибает и разгибает её, – всё функционирует.
– Пришила к тому, за что удалось зацепиться, – констатирую я, шумно отдуваясь.
Как в песне: «Я уже улетал, но отец увидал: представляете, жалость? Он расширил глаза и схватил меня за… то, что ближе лежало»136…