– Бля-я-ять… – переворачиваюсь на другой бок. Если я буду собираться такими темпами, то даже чай попить не успею, а уже придётся выходить из дому… Ещё сон этот долбаный… Что же сделать, чтобы он перестал мне сниться?..
«Надо было загадать не катетер, а сразу излечение собаки», – озаряет меня догадкой внутренний голос.
Как это, интересно? Пыщ-пыщ? Собака, повелеваю, исцелись? Очень смешно. Прям обхохочешься.
Встаю, не глядя на часы. Не буду сегодня пытаться успеть. К чёрту пунктуальность.
Низкие тучи располагают к нахождению в постели до глубокого обеда, а может даже и полдника. На плите быстро закипает чайник – завариваю крепкий, ядрёный чай. Один глоток из чашки, и я текуче забираюсь обратно под одеяло.
Чего бояться-то? Увольнения? Ещё какое-то время поверхностно дремлю. В доме тихо. Снаружи начинает тихо накрапывать дождик, убаюкивает, шумит по карнизу.
Ладно, подъём. Перед смертью не надышишься…
«Перед смертью?»
Это шутка такая.
Нужно хотя бы написать заявление, – успеть, пока мне не принесли эту собаку с судорогами. Если я успею уволиться, то, возможно, она не умрёт здесь, в этой реальности и в этом сне. Возможно, даже не получит той травмы или того отравления, что вызвали судороги. Всё может сложиться по-другому, если я выберу другую дорогу на этом перекрёстке. Думаю, мне следовало выбрать её ещё до смерти той кошки, и тогда бы она осталась жива. Может, мне вообще не следовало идти в ветеринарию.
«Эк тебя плющит-то», – констатирует внутренний голос.
Ну, повеселись, чо. Клоун. Сминаю пустую упаковку от антидепрессантов. Надо будет купить новую, что ли.
Ползу одеваться. Джинсы, пацанская толстовка с капюшоном, кеды. В капюшон хочется залезть целиком. Если бы только он защищал от всех этих мыслей…
На улице моросит сизый, холодный дождь, пахнет утренней свежестью. Иду обычным маршрутом, по мокрой тропинке, по обе стороны от которой растёт густая, зелёная трава – с длинных стеблей, хлестающих по ногам, на джинсы обильно попадает дождевая вода. Джинсы промокают насквозь, но это – самый короткий путь, поэтому я, морщась от дискомфорта, продолжаю идти дальше.
Тропинка внезапно утыкается в широкую и глубокую канаву, по краям которой поставлен низкий решётчатый заборчик, собранный из отдельных элементов, стоящих впритык друг к другу, и поверх них намотана хлипкая красно-белая предупредительная ленточка, – защитное ограждение. Да что ж такое-то… Подхожу к заборчику впритык.
Канава широкая, глубиной около двух метров, и на дне её лежат параллельно друг другу две огромные, чёрные от рубероида и смолы трубы, – вероятно, это теплотрасса или что-то подобное. Прямо передо мной, внизу, две трубы состыкованы вместе – выступающий углами стальной край втулки опасно выпирает над ними. Судя по масштабу, тут намечается то ли ремонт, то ли замена труб, которые лежат в железобетонных лотках, с торчащими по краям канавы стенками. Другие бетонные плиты, грязные и мокрые – видимо, снятые сверху этой конструкции – лежат неподалёку, наваленные как попало. Дождь продолжает идти, размывает и без того жидкую гору землистой грязи, добытую и складированную экскаватором рядом с канавой чуть поодаль. Самого экскаватора нет, и рабочих тоже, – наверное, ещё слишком рано.
Сократила путь, блять… Не перелезть и даже не перепрыгнуть, – ещё навернёшься, костей не соберёшь! Да и заборчик этот…
«Ох, не лезь туда!» – ворчит внутренний голос.
Да не больно-то и хотелось!
Придётся идти в обход. Неплохое начало дня.
Обхожу канаву стороной. Дождевая вода с травы щедро стекает по штанинам в кеды, и очень быстро они начинают громко чавкать.
С опозданием, промокшая до нитки добираюсь до клиники, где меня уже ждёт встревоженная Эмма.
– Да блин, – отвечаю я ей, предвосхищая расспросы.
Эмма только пожимает плечами. В холле сидит женщина с картофельным, белым мешком в коленях. Мешок шевелится. Рядом с ней – пара с кошачьей переноской, и – мужчина с большой беспородной собакой на поводке.
Понятно теперь, почему Эмма нервничает: для этого отделения три пациента с утра – это уже «полный холл народу». Что, вообще-то странно, учитывая идущий дождь. Наверное, они услышали шуршание ручки, которой я писала заявление об уходе.
Плюхнувшись на диванчик, с омерзением стягиваю джинсы, стаскиваю с ног холодную и мокрую обувь, достаю шлёпанцы и запасные носки – тёплые, сухие – настоящее счастье! Переодеваюсь в форму.
– Кто там первый? – спрашиваю Эмму, одномоментно познав ногами полный Дзен.
– Дикая кошка на стерилизацию, – отвечает она с интонацией «да знаю я, знаю, как ты не любишь оперировать».