…Всю долгую ночь, сидя в посеревших стенах палаты, я выбираю между жизнью и смертью. Боль – это весомый, если не сказать основной аргумент в пользу того, чтобы отказаться от жизни в теле.
«Или принять её как одно из проявлений жизни», – поправляет меня внутренний голос, пытаясь принять участие в выборе.
Здесь меня никто не ждёт. Променять то, испытанное так ярко великолепие по имени Любовь на эпилепсию, адскую боль, судороги и этот, как его там, «овощной синдром»? Никогда ещё выбор не был столь очевиден и прост. Каждый сам пиздец своего счастья, и тут уж я не прогадаю!
В конце концов, человек уходит, когда он никому больше не нужен, или же когда никто больше не нужен ему, – прям мой случай. Сразу по обоим параметрам. Вот и весь выбор. Вздыхаю.
В тишине приближающегося рассвета, нарушаемой только работой приборов, с кошкой на коленях я сижу на подоконнике, глядя прямо перед собой. Ум проваливается в пустоту, разом исчезают все посторонние шумы и, словно увязнув в чёрной, густой смоле, останавливается время, – меня погружает в тотальную, абсолютную, внутреннюю тишину.
Наступающее утро озаряется мягким розовым светом, так похожим на вчерашнее переживание Любви. Восход солнца скрыт за краем здания, и Солнца в этот раз я не вижу – только розовый свет подсвечивает небо сзади и сбоку.
Розовый цвет я ещё воспринимаю – уже хлеб. А жёлтый – уже нет. Небо всё больше просветляется, и вдруг откуда-то сверху внезапно открывается искрящийся коридор, похожий на портал, сияющий ровным белым – его конец упирается прямо в карниз с обратной стороны окна.
«Двери смерти», – поясняет услужливый внутренний голос – услышал мой выбор и больше не отговаривает. А обычно спорил, спорил…
Густым, сочным туманом внутри коридора переливается белый свет, – приглашающий, магнетический, призывно зовущий к себе, словно земля, когда смотришь на неё с крыши. Кошка спрыгивает с моих колен, резво проходит сквозь оконное стекло и быстрой трусцой живо пробегает несколько шагов по этому коридору, проложенному прямо в воздухе. Затем она останавливается, оборачивается и смотрит на меня: мол, чего ты там мешкаешь-то?
Конечно. Я уже иду. Иду, кошка! Встаю на подоконник в полный рост. Двери смерти… Только не закройтесь раньше времени, плиз. Я так хочу в Любовь. Так хочу домой, где ничего не болит. Солнце, восходящее за краем здания, освещает листву деревьев, подсвечивая листья яркими лучиками, от чего те блестят и переливаются, подобно сияющим кристаллам. Больше я этого никогда не увижу. Что ж. Выбор сделан. Смелее, чо.
Шагаю на карниз – нога свободно проходит сквозь стекло.
* * *
И в этот момент громкий, заливистый лай раздаётся снизу.
– Да что ты там увидела, Ника? – знакомый мужчина в широком чёрном плаще и маленькая такса у его ног стоят под окнами многоэтажного серого здания.
К ним, прижимая к себе увесистую прямоугольную упаковку пелёнок, подходит Ирка.
– Да правильно угадала, – говорит она и показывает пальцем прямо на меня. – Вон в той палате и лежит.
Похоже, они меня не видят.
Я, уже было шагнувшая из окна на белую, призывающую светом, дорогу, от неожиданности отшатываюсь назад.
Ирка, блин, что ты здесь делаешь?
– Вот бы выжила, – в это время говорит она. – Мне её так не хватает… Её шуточек специфических…
Ника рвётся с поводка, устремив морду в небо и нацелившись прямиком на кошку. Отмечаю, что ни бинта, ни попоны на ней уже нет: классно зажило. Супер!
– Гав! Гав! – Ника подпрыгивает кверху на своих коротеньких ножках.
Шерсть на кошке встаёт дыбом, и она стремительным галопом убегает прочь по коридору, где пропадает в белом сиянии, полностью сливаясь с ним.
Я… Это… пожалуй, останусь… Вот что…
«Серьёзно?» – внутренний голос хочет уточнения.
На свадьбе Иркиной погулять хочу.
«О, женщины!» – звучит внутри с особой экспрессией.
Мгновенно двери смерти захлопываются, всё гаснет и одномоментно исчезает.
Блин. Мысль о том, что я только что совершила очередную ошибку, проносится в голове яркой молнией.
– Внутрь не пускают, – в это время говорит Ира. – Пелёнки только передать можно. Вот, несу, – она перекладывает голубой целлофановый параллелепипед под мышку и демонстративно хлопает по нему ладонью.
– А Вы… – мнётся мужчина, – можете передать для неё кое-что? – и он протягивает слегка помятую, чёрно-белую фотографию с изображением жизнерадостной Ники.