Постой, постой, а не потому ли командование полка и перестало тебя за командира батальона оставлять, что заметило это?..
Однако сколько и как ни крути, оправдывая себя или обвиняя командование полка, но оно свое мнение высказало. Откровенно, в глаза…
С одной стороны, конечно, это непорядок, когда ротой командует чуть ли не дед с седой бородой по пояс; негоже ему наперегонки с молоденькими лейтенантами бегать. А с другой… Уход с военной службы — крушение всех жизненных планов. Его личных. Прежде всего, разумеется, это будет ощутимый удар по семейному бюджету: ведь у него, Дмитрия Исаева, не будет вообще никакой специальности, если он уйдет из армии. Или его «уйдут» из нее…
Хотя рабочие руки сейчас везде во как нужны, значит, без работы он не останется. Да и много ли, если говорить честно, ему и его домочадцам надо? Бея его семья — жена Анна Кузьминична, сын Порфирий и дочь Полина… Аннушка… Она сама подошла к нему, когда он вторично заявился на танцы в клуб швейников, и спросила, глядя на него подчеркнуто снизу вверх и серьезно:
— Почему вы, товарищ командир, меня все время расстреливаете своими глазами? Или желаете познакомиться?
Он, Дмитрий Исаев, не мог даже предполагать, что эта столь скромная на вид девушка окажется способной на нечто подобное, поэтому откровенно растерялся и лишь кивнул, судорожно проглотив какой-то непонятный комок, вдруг возникший в горле.
А она церемонно и торжественно уже протянула ему свою будто окаменевшую ладошку и сказала, улыбаясь открыто, от всего сердца:
— Анна.
— Дмитрий… Дмитрий Ефимович Исаев, — почему-то поспешно и осипшим голосом выдавил он из себя, опустив руки по швам и вытягиваясь словно перед самым главным своим начальством.
— Дмитрий Ефимович? Да еще Исаев? — переспросила она нахмурившись, какое-то время помолчала, обдумывая или решая что-то, и вдруг заявила тоном, исключающим с его стороны какие-либо возражения: — Нет, так очень длинно. И официально как-то… Для меня вы будете просто Митей. Договорились?
— Тогда уж и на «ты» давайте, — внес и он предложение.
А потом, когда с момента знакомства минуло около года, сама Аннушка вдруг и заявила, что прекрасно поняла его тайное желание и согласна расписаться. Чтобы не мучить его, уже сегодня расписаться согласна.
И уж вовсе не ко времени вспомнилось вдруг, что сразу после регистрации брака Аннушка послала его, Дмитрия Исаева, в магазин, строго наказав обязательно купить шесть тарелок и столько же чашек с блюдцами.
Он выполнил ее поручение как только мог хорошо и радостный прибежал в свою комнатушку, где Аннушка своей суровой рукой безжалостно уже порушила последнее, что могло напоминать о еще столь недавнем его холостяцком житье.
Аннушка, наскоро сполоснув руки, осторожно положила его покупку на стол, накрытый новехонькой цветастой скатеркой, и осторожно развернула упаковочную бумагу. Потом, как показалось ему, долго и восторженно рассматривала тарелки и чашки с блюдцами. И как было не любоваться покупкой, если на столе не оказалось ни одной тарелки или чашки с блюдцем одинаковой расцветки. Шесть тарелок, шесть чашек с блюдцами — и все разной окраски!
Потом, насмеявшись до слез, Аннушка вдруг и сказала, нежно глядя на него:
— Какой ты, Митяй, еще наивный в житейских вопросах!.. Одним словом, нестандартный ты у меня!
Нестандартный Митяй… Два этих слова для него всегда звучали ласковой песней…
Да, она, Аннушка, никакой работы не испугается, она запросто может пойти и по старой своей специальности — швеей на фабрику или в артель какую определиться. А Полина вот-вот сдаст государственные экзамены, со дня на день учительницей станет…
А еще немного погодя Дмитрий Ефимович уже окончательно решил, что дочь будет учительствовать обязательно в той школе, которая окажется всех ближе к их новому дому; и Порфирия надо будет определить в пятый класс этой же школы. Короче говоря, живы будем — не помрем!
Вроде бы всех семейщиков к делу пристроил, а лично про себя решил, что пойдет учиться на сталевара. Почему именно на него — и сам точно не знал. Скорее всего потому, что в глубине души все эти годы жили рассказы деда, который в молодости из доменной печи кипящий металл принимал. Так или иначе, но под утро у него в голове полная ясность появилась. Однако тоска, обида на командира полка, даже какая-то тупая сердечная боль, вдруг народившись, не проходили, не исчезали. Выходит, к родной армии он прикипел душой значительно основательнее, чем думалось…